Свернув на тихую улочку, чистотой и обилием зелени контрастировавшую с прочими, он медленно проехал почти в самый конец и остановился у двухэтажного дома, на воротах которого висели два траурных объявления о похоронах Шошана Дамари.
Наверное, стоило поговорить с мамашей покойного. Но сейчас идет траурная неделя, Хедва Дамари сидит траурную неделю, шиву, а в шиву нарушить молчание может только человек, носящий траур. Можно было, конечно, прийти, сесть в уголочке и ждать, пока скорбящая мать захочет обратить внимание на частного детектива и заговорить с ним. Но шансов на разговор очень мало.
У ворот стояли молодые ребята в черных ермолках, молча курили, изредка перебрасывались несколькими словами. Чуть в стороне от них Натаниэль увидел гораздо большую толпу видимо, соседей, знакомых и просто зевак, всего человек тридцать-сорок. Среди прочих в толпе находились знакомые детективу переодетые полицейские. Судя по их напряженным лицам, они вслушивались в разговоры собравшихся,
но, по всей видимости, безрезультатно. Метрах в двадцати от ворот стоял автобус телевизионщиков, но корреспонденты приближаться к воротам почему-то не рисковали: вели свои репортажи с расстояния и не очень громко.
Кто-то из молодых парней у входа обратил внимание на остановившуюся «Субару». Как по команде стриженые головы повернулись в сторону частного детектива. Равнодушные взгляды скользнули по автомобилю, не проявляя особого интереса.
Розовски собрался было отпустить тормоз, но тут калитка распахнулась, и изумленному его взору предстала Наама Ример собственной персоной в черном платье и платке. Судя по всему, мать Гая Римера соизволила нанести визит своей подруге Хедве Дамари, чтобы утешить ее в скорби по застреленному сыну.
Натаниэль хмыкнул. Во всяком случае, этот визит косвенно подтверждал слова Гая: главарь гиват-ре-хевской группировки непричастен к убийству конкурента. С одной стороны, этот факт облегчал дело, с другой осложнял его. Кому же в таком случае помешал Седой? Если конкуренты ни при чем?
К Нааме Ример подкатился было парень с первого телеканала, но тут же увял, когда один из сопровождавших крестную маму гиват-рехевских бандитов бесцеремонно оттеснил его.
После недолгого размышления Натаниэль заглушил двигатель, нашел в бардачке черную ермолку, водрузил ее на голову, после чего вышел из машины и неторопливо направился к дому госпожи Дамари, придав своему лицу соответствующее случаю печальное выражение. Постояв некоторое время у калитки и не услышав ничего интересного, он направился к мраморным ступеням крыльца, но тут в доме послышался какой-то шум, потом крики. Тяжелая с металлической фигурной решеткой дверь распахнулась, и Натаниэля едва не сбила с ног стремительно выбежавшая из дома женщина. Вслед ей из дому неслись неразборчивые, но весьма эмоциональные проклятия.
Женщина остановилась у калитки, обернулась и крикнула:
Чтоб вы подавились вашей руганью! Плевать я на вас хотела! И дети мои никогда порог этого дома не переступят! Будьте вы все прокляты!
Она была довольно молода и, наверное, в другое время хороша собой. Сейчас лицо, показавшееся Натаниэлю знакомым, искажала гневная гримаса. Глаза были припухшими от недавно пролитых слез. Женщина яростно хлопнула калиткой и вышла. Натаниэль услышал, как разговоры в толпе стали чуть громче и оживленнее.
На этот раз он ступил на первую ступень крыльца не без опаски. Ему показалось, что сейчас на него еще кто-нибудь выбежит.
Но нет, он беспрепятственно преодолел три ступени и вошел в просторную гостиную. Стену напротив входа украшал огромный фотопортрет покойного. На нем Шошан Дамари выглядел то ли крупным ученым, то ли голливудским актером, играющим крупного ученого. Всепонимающий мудрый взгляд, легкая улыбка под аккуратно подстриженными усами.
Один угол портрета перехватывала траурная лента. Прямо под изображением главы гиват-рехевской группировки был расстелен ковер, на котором сидели в молчании Хедва Дамари и два ее младших сына. Расплывшаяся темнолицая Хедва, родившая восемь бандитов и одного раввина, закрыв глаза, раскачивалась всем телом и тихо стонала. Натаниэль присел перед ней на корточки.
Мои соболезнования, Хедва, сказал он. Госпожа Дамари замерла и открыла глаза. Розовски пожал обеими руками вяло поданную старческую ладонь, пододвинул маленькую табуреточку и сел рядом.
Ты видишь?! запричитала вдруг Хедва Дамари. Ты видишь, Шошанчик, как тебя любили? Даже полицейские тебя любили, таким ты был добрым и честным! Ты видишь?! А эта тварь, чтоб ее разорвало, чтоб ее поганый язык отсох, чтоб
Тут Натаниэль наконец-то вспомнил, почему лицо едва не сбившей его женщины показалось знакомым: то была Ривка Дамари, бывшая жена покойного Шо-шана и мать двух его детей.
У нее хватило совести прийти сюда, подхватил Итамар, один из братьев Дамари, сидевший по правую руку от матери. Ты можешь себе это представить, Натан? Бросила Шошана, опозорила всех нас. Запрещала детям видеться с отцом и явилась сюда, как ни в чем не бывало! Клянусь небом, свет не видывал такого бесстыдства!
Его выпуклые черные глаза сверкали благородным негодованием. Внешне он представлял собой слегка вульгаризированную копию висевшего на стене портрета без седины и мудрой улыбки. Впалые щеки покрывала жесткая щетина.