Вот вы так хорошо знаете русскую историю, спрашиваю я, скажите, с каким историческим периодом можно провести аналогию сегодня?
Иван Грозный! XVI век! Петровское время это уже время национал-империалистического движения. Оно, может, и наступит. Я надеюсь, что наступит Петровское время.
Наш век телекоммуникации создает поразительные феномены. Ничтожные люди с двумя-тремя стереотипами дешевого обаяния торчат в каждом доме, они роднее самых близких это телесимволы. А глубочайшие умы и уникальные таланты неведомы никому. Первые миллионеры. Они торговцы на рынке рекламы и саморекламы. Вторые если не в нищете, то благодаря счастливой случайности. Горенштейн сказал как-то: «Ну, в России я бы просто помер с голоду». . Между тем его талант отдан России полностью и бескорыстно. Он живет не в реальности 90-х годов. Он плавает в веках, свободно ассоциируя пять-шесть веков российской истории, связывая их в единую, неразрывную цепь, болеет и мечтает о счастливом Будущем. Этот же феномен «жизни в столетиях». я встречал у Шнитке. Он отличает глубокие таланты. Фридрих Горенштейн в реальной жизни,
где процветают ловкие администраторы, беспомощен как ребенок. Его мощный ум погружен в иную реальность, где как живые действуют Петр I, Иван Грозный, персонажи фантастических миров и библейских сказаний. Его время не подчиняется стереотипам массовой культуры. Кшиштоф Занусси как-то сказал о Тарковском: «Есть фильмы, которые надо смотреть на коленях». Довольно трудно отделить подобный мир в подлинном выражении от ловких рыночных подделок. Миры Горенштейна подлинные свидетельства уникального российского таланта. Но ни сценарий, ни обрывки беседы не те двери, которые в них ведут.
Фридрих Горенштейн, Андрей Тарковский СВЕТЛЫЙ ВЕТЕР по мотивам повести Александра Беляева «Ариэль»
Часть первая
И вдруг раздался стук, но не в дверь, а в потолок кельи. Монах открыл глаза и услышал шум, словно ураган бушевал за окном и выло множество ветров, дующих в разных направлениях. В страхе монах закрыл лицо руками, но кто-то крепко взял его за запястье. Весь дрожа, он открыл глаза. Иисус стоял перед ним и держал его за руку. Монах прошептал что-то, но губы его шевелились без слов и голоса не было. В то же мгновенье ярко вспыхнула бесшумная молния и осветила келью. Монах упал навзничь...
За окном была тихая лунная ночь. Он поднялся и сел на кровати, опустив босые ноги. Долго не мог успокоиться. Потом встал, подошел к двери, налил из кувшина воды и выпил, не отрываясь, целую кружку.
Сразу за стеной монастыря была проросшая жесткой травой поляна, над которой высились седые оливы. Здесь было прохладно от протекающего неподалеку ручья, но дальше, к горизонту, тянулась высушенная, залитая солнцем равнина, окаймленная красноватыми горами.
Два человека лежали в траве. Один был худой, с жесткими чертами лица, второй, наоборот, упитан, и мягкость линий делала его почти добродушным. Худого звали Деккером. упитанного Клафом.
Вы что, спите? окликнул худой, поднявшись на локте.
Нет, отозвался Клаф, не открывая глаз. Так легче думать. Правда, если вопрос слишком труден, случается и задремать.
Разве проблема судьбы человечества трудный вопрос? спросил Деккер, покусывая травинку. Он достаточно проанализирован в Апокалипсисе.
Мне кажется, вы чрезмерно увлеклись философией, сказал Клаф. Занятия ею неизбежно рождают пессимизм.
Как раз наоборот. Пессимизм рождает философию. Какое сегодня число?.. До конца XIX века осталось 7 месяцев. Разве это недостаточный повод для пессимизма?..
Fine de siecle! Здесь целая система! улыбнулся Клаф. Конец века!
На днях я листал старые журналы, сказал Деккер. Всюду безумные надежды, необузданный оптимизм, бессмысленная вера в человека, в Бога, в общество, в науку... Наконец, и в науку... Вы не улыбайтесь... То, что я переменил пять университетов и вынужден был укрыться здесь, говорит лишь о том, что наука стала прочным и прибыльным делом, а ученый уважаемым членом общества... Вот почему в науку повалила посредственность.
Такой лаборатории, как здесь, вы не получите ни в одном университете, сказал Клаф.
Давайте-ка лучше займемся статистикой, это успокаивает нервы. Вы когда-нибудь думали о том, что дали науке все предшествующие века по сравнению с нашим? Начнем с нуля, с дикости... Употребление огня раз, компас два, паровая машина три... Телескоп, барометр и термометр, книгопечатание, арабские цифры, основы электричества, порох, алфавит... Да забыл колесо...
Законы тяготения, подсказал Деккер.
Законы Кеплера, сказал Клаф.
Дифференциальное исчисление, осмысление принципов кровообращения, доказательство конечности скорости света, развитие геометрии, закончил Деккер.
И всё, сказал Клаф. Вот великие открытия всех времен. А вот что дал один лишь XIX век железные дороги, паровые суда, электрический телеграф, телефон, спички, газовое освещение, электрическое освещение, фотография, фонограф...
Рентгеновские лучи, спектральный анализ, анестезирующие средства... перебил Деккер.
Закон сохранения энергии, прямое определение скорости света, опытное доказательство вращения Земли, открытие метеоритов и метеорическая теория, продолжал Клаф.