Самуэль перевязал Филиппу руку.
Больно? спросил он.
Печет немного... Зато хоть поедим как следует.
Самуэль подложил в костер хворосту. Они уселись и принялись за еду. Они ели долго и жадно. Когда первый приступ голода был утолен и Самуэль закурил огрызок сигары, Филипп сказал:
Вот и кончилась наша тайная вечеря. Завтра я вернусь назад, в монастырь. Ничего не вышло, Самуэль.
Да, сказал Самуэль. И все-таки я благодарен тебе... Ты перевернул мою жизнь... Домой я больше не вернусь... Я взбунтовался... Мой дух взбунтовался... Я другой жизни хочу... Постараюсь перебраться в Европу...
Да, друг мой, они еще горько пожалеют... с пафосом продолжал Самуэль. Да поздно будет... и он погрозил куда-то в пространство пальцем. Поздно будет, уважаемые владельцы мира сего!.. А сейчас мне пора... Надо успеть на поезд, а до станции часов десять ходьбы.
Я провожу тебя, сказал Филипп.
Спасибо, сказал Самуэль. Спасибо, мой друг...
Вот еда, сказал Филипп. Возьми с собой... Всю возьми, мне теперь не надо...
И они принялись ногами затаптывать костер.
У меня такое чувство, словно у меня три ноги или две головы... устало сказал Филипп.
Ранним утром на платформе узкоколейки Самюэль прощался с Филиппом. Это была единственная железная дорога, недавно построенная в этих местах и связывающая их с морем.
Пыхтел маленький паровозик. Усатый начальник станции ударил в колокол. Самуэль и Филипп обнялись. Когда поезд тронулся, Филипп принялся вглядываться в окна вагонов, чтобы еще раз увидеть друга, но тот неожиданно окликнул его откуда-то снизу. Самуэль ехал, забившись в ящик для инструментов, расположенный под вагоном. Он улыбался Филиппу и махал ему рукой. Коротенький поезд простучал по рельсам и через некоторое время исчез за поворотом.
Филипп спустился косогором и пошел прочь от станции. День был жаркий. Впереди по дороге медленно шел человек, одетый в крестьянскую одежду.
Нам, кажется, по пути? сказал Филипп, догнав его.
Незнакомец не ответил. Некоторое время они шли молча.
Ты не узнаешь меня? спросил Филипп.
Нет, ответил крестьянин.
Ты умирал, а я причащал тебя...
Может быть...
Значит, ты не умер, сказал Филипп.
Нет, ответил крестьянин, не умер.
Они некоторое время шли молча, искоса поглядывая друг на друга. Вдруг крестьянин улыбнулся.
Ты что? спросил Филипп.
Я тебя помню, сказал крестьянин. Хоть лицо у тебя теперь иное... Только опасаюсь я тебя...
Милый ты мой, с неожиданной горячностью откликнулся Филипп, что же меня опасаться?.. Разве такой уж я дурной человек?..
А добрые они теперь самые страшные, сказал крестьянин...
Это верно, сказал Филипп, бесчеловечное время наступает тогда, когда добра опасаться надо... Кто тебе добро сулит от тех и беги... Вот я сейчас
проводил друга... Хотя об этом не надо... Об этом после...
Я тебе тогда не досказал, что видел, сказал крестьянин. Стена там обычная, в два кирпича... А за ней, как во сне, всё просто, и ничего удивительного. Это значит, всё воспринимаешь спокойно... Что бы ни увидел, словно простую телегу увидел или что-либо такое...
Ну зачем ты снова надо мной смеешься, сказал Филипп, глупый ты... Да и неинтересно мне теперь всё это... Святость смерти меня более не волнует... Меня волнует святость рождения... Рождается ли каждый со своей мечтой или мечты живут ранее нас и после нас... И бывает ли так одинаково в чистые времена и в нечистые... Ведь и времена, друг мой, бывают чистые и нечистые... Как наше... Нечистое оно... Молитва или ненависть... Зазвонят в колокола, и начнется старое, привычное, ужасное дело... Я непонятное, может, говорю, но у меня недавно сон был страшный... Видения вроде... Нас учили, что дьявол отец лжи... У лжи одна дорога и один конец она всегда ведет к человекоубийству... А ведь нас обманули вот что я понял... Ох, как нас обманули после рождения нашего... Вот почему мы друг друга обманываем. Ты меня, я тебя. А кто-то нас всех понемногу...
Прощай, сказал крестьянин и свернул на тропинку, ведущую к горной деревушке.
Ничего, сказал Филипп. Теперь это уже неважно...
Крестьянин неопределенно улыбнулся и пошел дальше своей дорогой мимо каменных стен монастыря.
В трапезной ужинали. Монахи и послушники сидели за длинными столами и молча ели. Во главе одного из столов сидел настоятель о. Мартин. Вдруг он оглянулся и вздрогнул, на пороге стоял Филипп.
Он подошел к настоятелю и, опустившись на колени, припал к его руке.
Накормите его, сухо сказал о. Мартин.
Служка усадил Филиппа за стол и поставил перед ним миску каши. Филипп принялся за еду.
Трапеза кончилась. Монахи став цепочкой, двигались к корыту с водой и, вымыв свои мисочки, тихо выходили один за другим. Вскоре в трапезной остались лишь Филипп и о. Мартин.
А где профессор? спросил Филипп.
Его здесь нет, ответил о. Мартин. Он заболел. После ужина зайдешь ко мне. Я назначу тебе духовника.
Было ясное свежее утро. У монастырского водоема сегодня было особенно много паломников. Водоем представлял из себя чашу, в центре которой бил фонтанчик, на поверхности воды плавало десятка два деревянных ковшиков. Дежурным монахом при чаше сегодня был Филипп. Он откормился, пополнел, а в его движениях и лице появилось что-то ленивое и безжизненное.