Самуэль остановился возле куста и, обернувшись, коснулся платком глаз.
Моя маменька любила меня, но моего отчима она любила еще сильнее... Он был моложе ее, красив, белокур... Он отравил мне детство... Маменька так любила его, что наказывала меня часто только затем, чтобы угодить ему... Она больно секла меня до крови и плакала при этом... Впрочем, мы отвлеклись... Значит, на чем мы
Я поднимаюсь в воздух, мрачно сказал Филипп...
Да... ты поднимаешься... Хотя постой... Не надо мыслить шаблонами. И в политике, и в дипломатии успех всегда приносят неожиданные решения... Допустим, всё наоборот... Ты не поднимаешься в воздух...
То есть как?
А так... Просто ты ходишь по земле...
Ну... А дальше?
Дальше распространяются слухи, что ты умеешь летать...
Какие слухи? Кто их распространяет?
Я.
Погоди. Тебя просто побьют или будут над тобой смеяться... Но если даже не побьют... Что из этого?.. Чего мы достигнем?
Люди станут приходить к тебе, сказал Самуэль...
Зачем?
Чтоб узнать твои мысли...
Какие мысли?..
О всеобщем добре, о...
Не говори глупостей, сказал Филипп...
Да, тут ты прав, согласился Самуэль. То, что ты просто ходишь по земле, неверно... Надо летать... Как же иначе?.. Обладать такой сверхъестественной возможностью...
Но ведь мы думали...
Подожди, не перебивай меня, огрызнулся Самуэль.
Оба замолчали. Стемнело. Филипп лег у костра, спасаясь от москитов. Самуэль же курил сигару, ходил и думал. Филипп не спал, но лежал неподвижно, притворяясь спящим. Самуэль же осторожно приблизился к нему, наклонился. Потом так же бесшумно отошел и скрылся в кустах.
Звезды поблекли, позеленел воздух. Где-то далеко прокричали петухи. Самуэль, нагруженный какими-то узлами, вошел в рощу, когда уже проснулись птицы. Трава была в густой росе. Филипп лежал у потухшего костра, забывшись в крепком предутреннем сне. Самуэль положил узлы на землю и тронул Филиппа за плечо.
Я придумал, радостным шепотом сообщил Самуэль, хотя вокруг никого не было и никто их не слышал.
Что? тоже зашептал Филипп спросонья.
Я придумал, повторил Самуэль, надо явиться людям... Как изображено в литографии. Задрапироваться и явиться.
Что это? Занавески... какие-то...
Неважно, сказал Самуэль, на людей надо произвести впечатление, чтобы объединить их во имя добра... Ты явишься им... Поднимешься в воздух, я приду, рассею их страх и объясню всё, что надо. Они поверят мне перед лицом чуда, которое возможно только во сне или в видениях святых... Они поверят, ты вспашешь, а я буду сеять... Так мы и пойдем по миру, творя великое...
Где ты взял это? спросил Филипп.
Ты всё еще сомневаешься в моем плане?..
Нет, может быть, ты и прав... Во всяком случае, другого нет... Где ты взял эти занавески?.. Ты не...
Как ты мог подумать?.. Я был дома. Возьми, поешь... Я тут кое-что принес...
О. Григориус снова шел по дороге. Это была мощенная камнем дорога, и вела она к низкому каменному забору, где перед воротами красовалась полосатая будка и стояли двое часовых... Из ворот выехали несколько вооруженных всадников. За забором был расположен колониальный военный пост.
О. Григориус подошел к воротам и остановился.
Тебе чего? спросил часовой. Проходи.
О. Григориус продолжал стоять и смотреть.
Он голоден, сказал другой часовой. Пусть идет к офицерской столовой. Там его накормят.
Влетит нам, сказал первый часовой.
Проходи! отозвался второй. Вон к тому дому иди... Только по двору не шляйся...
Неподалеку от входа, у коновязей солдаты чистили лошадей. Увидев нищего странствующего монаха, они уставились на него с веселым любопытством.
О. Григориус сильно похудел за время странствий, глаза его воспалились, и одежда, порванная во многих местах, делала его похожим на обыкновенного нищего. Он подошел к дому, откуда пахло едой, и остановился. Спиной к нему, у окна сидел рыжеволосый офицер и курил сигару. Обернувшись, чтоб стряхнуть пепел, он увидел о. Григориуса и некоторое время с любопытством разглядывал его.
Ты что, сбежал из монастыря? спросил он.
Нет, сказал о. Григориус, я сам ушел.
А зачем же ты ушел? спросил другой офицер, усатый и длинный. Тебе там плохо было?
Плохо, сказал о. Григориус.
Чем же плохо? любопытствовал усатый. Кормят там хорошо. Поят...
Не хлебом единым жив человек, сказал о. Григориус.
Верно, сказал усатый, кроме хлеба нужны еще девки... С этим там туго...
Солдаты, собравшиеся вокруг о. Григориуса, заржали.
Оставьте, вдруг раздраженно сказал рыжеволосый усатому. Он пошел к столу, взял два куска хлеба, положил между ними ломоть мяса и, перегнувшись из окна, подал еду о. Григориусу. Тот поклонился.
Чем же все-таки тебе в монастыре плохо было?.. Объясни...
Неправда там, сказал о. Григориус, Бога там продали... В церкви Бога давно уж нет...
Иди, старик, сказал рыжеволосый, да придержи язык... а то как бы под замок не посадили...
А я не боюсь, сказал о. Григориус, чего мне бояться, если правда со мной?
Какая правда с тобой? спросил усатый.
А такая, что вокруг нищета да труд до изнеможения... Народ угнетен деспотизмом, насилием, суевериями... А вы с ружьями и саблями находитесь здесь, чтобы защищать этот антихристианский порядок вещей... Да вы и сами знаете, что сюда принесли и что отсюда берете...