Я навещу вас завтра, сказал Филипп, чуть ли не силой освободил свою руку и вышел.
Я люблю его, как убежденный эгоист может любить только самого себя.
Напрасно, сказал Клаф. Надо понимать и принимать жертвенную роль подопытного субъекта в науке...
Боже, какой вы циник, сказал Деккер недовольно, а если подопытным объектом науки станет человечество?..
Тогда наступит то, о чем мы с вами недавно говорили... Конец века... Но я все-таки оптимист и надеюсь, что для этого у науки не хватит ни ума, ни таланта...
В своей келье о. Григориус собирался в путь. Он облачился в поношенную рясу, положил в котомку пару белья, несколько лепешек, Библию, взял в руки посох и вышел... Вскоре он шел уже во тьме, ощупывая землю посохом, и монастырь, освещенный выкатившейся из-за тучи луной, остался позади, за спиной бывшего о. Григориуса, ныне нищенствующего монаха.
А Филипп летел высоко в небе. Земля напоминала о себе лишь изредка мелькавшим далеко внизу огоньком.
Филипп был весь без остатка погружен в бесконечную тишину, парящую над спящей землей. Он летел бесшумно, как ночная птица, и единственное чувство, которое владело им сейчас, было ощущение восторга и счастья, которое утвердило право владения собственной исключительностью.
Часть вторая
Самуэль! крикнула женщина, поморщившись. Долго ты? Всё уже остыло.
Из дома торопливо вышел глава семьи кругленький человечек в сюртуке.
Я просматривал газеты, сказал он, прости, пожалуйста... и он наклонился с намерением поцеловать жену.
Прошу тебя, сказала она отодвигаясь, не кури ты эти страшные сигары.
Да-да у меня самого от них першит в глотке, сказал он, усаживаясь и придвигая к себе тарелку с овсянкой.
Ешь, сказала жена. Ешь, уже всё остыло.
На некоторое время за столом воцарилась тишина. Жена и дочь принялись за сладкий пирог. Хозяин задумчиво пил кофе, закусывая его бутербродом, и глядел на дорогу, тянувшуюся вдоль реки. Вдали, на холме виднелся окруженный зеленью монастырь.
На дороге показалась какая-то фигура в монашеской одежде. Самуэль держал в руках недопитую чашку кофе, с интересом следил за тем, как она приближалась.
Это был Филипп.
Это, наверное, по поводу монастырской почты, сказала хозяйка мужу. Вы из монастыря? окликнула она монаха.
Филипп неопределенно покачал головой.
Входите, пожалуйста, предложила хозяйка. Позавтракайте с нами.
Филипп молча подошел и с поклоном присел к столу.
Пётр, окликнула она слугу. Принеси прибор для гостя. Мне кажется, обернулась она опять к Филиппу, что странствующие монахи иначе, чем другие, любят Бога, хозяйка передала ему чашку кофе. Они относятся к нему, как влюбленные, и это в наше время, когда все чувства обесценены. Сейчас не умеют по-настоящему любить даже женщину...
Пока она говорила, Филипп несколько раз встречался глазами с ее дочерью. Она была так красива, что он, поняв это, старался не глядеть на нее.
Вы верите в Страшный Суд? спросила хозяйка.
Конечно, почти машинально ответил Филипп, глядя в тарелку.
Значит, вы верите в неизбежность греха? Ибо без греха Страшный Суд невозможен.
Да-да, конечно, сказал Филипп.
Вы знаете, продолжала хозяйка, здесь совершенно не с кем поговорить о том, что выходит за рамки кухни и сплетен. Я не надоела вам?
Нет-нет, сказал Филипп.
Простите мою наивность, сказала она. Если в мире неизбежен грех, а в конце мира Страшный Суд, то что же тогда Бог?
Филипп посмотрел на хозяйку.
Загадка, ответил он. Бог это загадка...
Верно! вскричал вдруг глава дома, молчавший до этого и лишь слушавший с напряженным лицом.
Его супруга была шокирована ответом Филиппа и выглядела растерянной. Хозяин же ожил.
И даже не мировая загадка, сказал он, не всеобщая, а та, которую каждый человек задает сам себе, когда ему становится невмоготу либо когда ему просто делать нечего... Я читал об этом в «Натурвисеншафт»... Интересная статья... Очень метко замечено. Он засмеялся. Каждый решает эту загадку для себя по-своему... Повезет значит решит, не повезет не решит...
Что с тобой? раздраженно и удивленно спросила его жена. Что ты такое говоришь?
Пожалуй, я... сказал ее супруг, вставая из-за стола. Пётр, позвал он слугу, пойди скажи, что почта сегодня будет закрыта. Скажи, что я занят, у меня гость...
Филипп тоже встал из-за стола, хозяин взял его под руку, они пересекли двор и скрылись за сараем.
Что это с отцом делается? удивилась хозяйка. Этот монах меня чем-то пугает.
Она отрезала еще кусок пирога.
Ты обратила внимание, он встал из-за стола и не поблагодарил... И на тебя он смотрел нехорошо.
Ах, оставь, ей-богу, сказала дочь. Он вообще не обратил на меня никакого внимания.
Пойди посмотри, что они там делают за сараем, резко сказала мать. Они что, давно знакомы?
Дочь встала и пошла к сараю. За сараем отец и монах о чем-то возбужденно шептались. Хозяин даже как-то по-детски, по-петушиному подпрыгнул и потер руки. Но тут же оглянулся и заметил дочь.
Уйди, сказал он. Слышишь? Я кому говорю?
Девушка пожала плечами, рассмеялась и ушла.
Я начал Филипп.
Тише! шепотом крикнул Самуэль. Тут всё обдумать надо... Тут хитрость нужна, подготовка, тут дипломатия нужна, чтоб великое дело не погубить...