Что-то липкое и мягкое шлепнулось по его лицу. Он вскрикнул, отпрянул назад, чуть не сшиб с ног Федю. Под верхним бревном крепления свисала, качаясь, мохнатая седая груша величиной с голову. Федя сорвал ее и смял в руках.
Шахтная плесень. Если в мире ничего не лишнее, то и ее когда-нибудь используют. Про пенициллин слыхал?
Читал.
Чудеса, говорят, делает. Чуешь, сухо стало? А тишина, а воздух? Так и хочется вздремнуть трошки.
Лава близко? Сергею стал поднадоедать Федин энтузиазм.
Та под нами, вот и лаз, Федя ткнул пальцем в небольшое темное пятно в правой стороне штрека и приник к отверстию, угольком отдает. Сидай, передохнем перед спуском.
Сели.
Не страшно? спросил Федя. Сергей пожал плечами.
В лаве хуже, клетки семьдесят на семьдесят сантиметров. Узко, высморкался, зато дороги из лавы широкие. Потому что в забое человек поставлен лицом к природе, легче проявить себя. С виду неказистый перед громадиной, а обязательно выходит победителем.
Расправил худые плечики. А наколенники я тебе из автомобильной резины сделаю.
Зачем? удивился Сергей.
Так колени до костей сотрешь, теперь удивился Федя наивности товарища.
Шум падающего угля приближался, сливался с приглушенными ударами молотка. Федя одним рывком поднялся на два крепления, вдоль шланга со сжатым воздухом. Сергей за ним.
Видна была только часть забоя. Можно было разглядеть в темноте спину человека. Пыхтя и нажимая всей грудью на рукоятку молотка, забойщик вгонял зубок в толщу пласта. На корточках, на стойке, он был похож на большую черную птицу, примостившуюся на обглоданном суке. По мере продвижения зубка приподнимался и точно расправлял крылья, готовясь взлететь.
В добрый час уголек добывать! Федя приподнял лампу. Мастер не обернулся. Федя смущенно перебирал руками по стойке:
Бухарев. Лучший забойщик. Зубки личным способом закаливает.
От груды отделился и осыпался вниз порядочный кусок. Потом последовал второй, выработка на глазах ширилась.
В новом уступе света не было. Федя осветил лампой рабочее место:
Вот мы и дома! И на черном от угольной пыли лице появилась ослепительная улыбка.
Нечаянная радость
Инженер?! Горняк?! кричал Тюкин, большой тучный мужчина с длинными залысинами на голове. К нам?!
Немчинов стоял перед ним, растерянный от такой буйной детской радости за себя.
Валя! Тюкин подбежал к двери, крикнул: Кофе! Вернулся к Немчинову, протянул ему руку. Прости, руки отмороженные и пожать толком не могу. Сядь.
Сели.
Инженер, значит. Дело, голуба. Я здесь второй месяц, трудно, браток. Восстановительных работ под землей много, производительность не дотянем еще до довоенной. Растеряли горных мастеров. Махнул рукой, подвинул стул ближе. Андрей Иванович?
Андрей кивнул.
Ты начальник без участка, у меня участок без начальника. Сторгуемся? Клянусь честью шахтера, процентов на двадцать можно повысить общую добычу. А двадцать и шестьдесят это уже восемьдесят процентов довоенной добычи. А жизнь-то, она больше всего тепло любит.
Секретарша внесла бутерброды, кофе. Оглядела Немчинова.
Сегодня День повышенной добычи, сказал Тюкин, пойдешь на «Молодежную», осмотришь заброшенные шурфы А сейчас откуда?
А из Москвы. Андрей осмелел, закинул ногу за ногу, приготовившись разговаривать о делах и новостях.
Секретарша остановилась, задержалась: хотелось послушать.
Работа
Штрек был освещен вбитыми в крепи шахтерскими лампами. Бригада сидела, разложив на распилах незамысловатый харч: пирожки, сало, вареные яйца. Спрыгнул сверху и Бухарев.
Новенький? Покосился на Сергея. А ты, Федор, опять без харчей. Кулак нате, протянул Феде и Сергею по пирожку. Шахтер?
Нет, ответил Сергей.
Научим. Родители есть? Жинка, детки?
Далеко.
Плохо. Старый навалоотбойщик смотрел строго, учил: Сколько война, в гробину ее мать, съела, а ты родными бросаешься. И не кивай, слушай пожилых. А если жена без тебя гулять пойдет? Нельзя.
Помолчали. Жевали.
Эй, Антрацит! крикнул вдруг Люткин куда-то в темноту. Ходи сюда!
Сергей обернулся и обомлел от удивления
к Люткину бежала огромная серая крыса. Остановилась недалеко, ждала.
Люткин кинул ей шматок хлеба с салом. Крыса схватила подачку и исчезла в темноте.
Давай, проводили ее шахтеры, корми семью. Фрау-то разродилась вчера.
Уже?
Да. У Федькиной выработки. Четыре рта.
Ну, Антрацит! Настоящий мужик. Опять помолчали, жевали. Люткин повернулся к Феде:
Мать-то пишет, Федор?
Сад они вырубили, рассказал Федя, из-за налогов. Одни пеньки торчат. А яблоки у нас были, во! Показал, какие были яблоки, загрустил.
Что ж они у тебя, диверсанты? встрял Бухарев, ровно перемалывая зубами сало. Всей стране тяжело, а они от налогов в кусты? Куда Советская власть смотрит?
А не все такие придурки, как ты, буркнул Федя. Бухарев сгреб его за ворот робы и почти оторвал от земли:
Ты, сопляк, прикуси язык! И для убедительности тряхнул пару раз. Там, показал наверх, лучше нашего знают, кому чего полагается. Захочется мне яблочек, я на рынок, а там фиг? повернулся
к Пшеничному, сказал ему:
Угроблю когда-нибудь этого шибздика. Мы на передовой трудового