Не пытаясь встать, Ева сползла в воду, царапая и ранясь. И поползла прочь от каменистого берега. Кожу нещадно щипало, она почти сразу сморщилась и побелела, словно Ева решила искупаться не в воде, а в каком-то концентрированном средстве для мытья полов. Проползти сил хватило лишь метров на пять, и тут виски до хруста сдавил обруч боли, Ева пыталась дышать ещё, но лёгкие уже и не реагировали началась агония.
Ева в последний раз оглянулась на чёрный безжизненный берег зачем... «Неужели... неужели всё... жизнь она кончилась...»? Но зрение её в этот момент угасло, хоть глаза её и были широко открыты, дышать она уже и не пыталась, тело само собою расслабилось, боль ушла, оставив Еву в покое, голова безвольно опустилась в воду, в приоткрытый рот потекла горькая вода, сердце в последний раз неуверенно стукнуло и затихло. Сознание Евы потухло.
Пялящийся вниз, подобный оку циклопа, солнечный диск плыл над дожизненной планетой-океаном, отмеряя короткие сутки.
На нерукотворных каменных ступенях микроскопической суши хорошо были видны строчки из трагедии бессмертного Шекспира, как ипограф одной завершившейся человеческой жизни, или эпиграф на будущее всему человечеству.
Под нацарапанными строками лежал скафандр словно вывернутая наизнанку, сброшенная теперь человеком за ненадобностью, искусно созданная его гением, содранная с него же заживо кожа. И раскалённый первобытным жаром ветер безжалостно трепал рукава скафандра, заставляя эту дорогостоящую шкурку трепыхаться, валятся и скручиваться в узел на вулканических камнях.
В пяти метрах от скал, на мелководье, в океанской пене качалось на волнах безвольное тело.
Конец.