Я бы с удовольствием покинула опасную среду... как и вторник, и даже четверг... да хоть пятницу с субботой. Но увы, не могу себе этого позволить их же тут нет. И как меня только угораздило так влипнуть... Почему я... За что мне это?
Бессмысленно и вполголоса вопрошала Ева ещё тёмные, но уже начинающие предрассветно светлеть, гудящие и мечущиеся под порывами ветра пустые небеса. Нестерпимо хотелось кричать, но на подобное уже не было сил. Хотелось рыдать, но и этого не получалось. Оставалось страдать по простому, без поблажек.
Человеческий мозг всё искал выход... там, где его попросту не могло быть.
Спрашивается, чем я ему не угодила, за что ведь ничего же такого не сделала... не успела ведь? Эх, Толя-Толя... а ведь я могла тебя так любить... так любить... и жить, чего же ты так испугался-то? Меня?! Я же и хорошая, и красивая, и хозяйка отличная, и умная. Да у меня же нет никаких недостатков.
Тихо-тихо хныкала Ева на одной ноте.
И сама себе же она безвольно и, не отдавая в этом отчёта, отвечала, слыша свой голос словно бы со стороны, не узнавая его и воспринимая, как чей-то
абсолютно чужой: «Красивые слова Ев, но не правда это»
Плакал кто-то.
Я ничего плохого ему не сделала. Вообще, ничего плохого никому не делала.
Всхлипывала Ева и слышала в ответ тихое: «Так-таки и не сделала, так-таки и никому»?
И воспоминания о вязкой красной луже вокруг головы Ларисы тут же пришли на ум. И Еве пришлось зажмуриться и помотать головой, чтобы избавиться от навязчивого, пугающего образа.
Получается, я прожила каких-то двадцать восемь лет... если подумать это десять тысяч двести двадцать дней. Из них считай детство шесть тысяч пятьсот семьдесят дней. И остаётся всего три тысячи шестьсот пятьдесят дней самостоятельной жизни... Минус тридцать процентов на сон, еду и прочее и в остатке всего-то какие-то две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней. И всё насмарку даром потраченное время. Это так мало... ничего же не успела совсем.
Стонала Ева, глядя на далёкую полоску зарождающегося пугающего рассвета.
«Не успела...» слышалось эхом ей в ответ.
Как бы я могла жить... любить... ходить... видеть: солнышко, травку, речку, небо, дома, бродячих кошек, людей со стаканчиками кофе, спать в своей кровати. Главное жить-жить-жить... дышать, ходить, говорить, видеть... жить!
Стонала Ева, вспоминая настоящий, и такой живой мир, глядя на иное чужое, бессмысленное и беспощадное ко всему. Слепое, глухое, пустое мирозданье.
И кто-то жалобно хныкал, и всё внутри сжималось от одиночества и беспомощности.
А теперь ничего уже и не будет. А я так хотела что-то сделать в своей жизни, стать кем-то чем мой план был плох? Кого он не устраивал?
Продолжала ныть и глодать себя Ева.
«Вот и стала... получите, распишитесь» услышала она.
Ну, что я такого сделала? Чем заслужила такой конец? Почему я? На свете так много всяких... всяких гадов: воры, маньяки, взяточники, политики наконец, и прочие. Так почему же я оказалась тут, а не они?
Простонала Ева, чувствуя, каждую часть собственного тела, как что-то неприятное. И терзала пальцы до боли, и это немного отрезвляло.
Обескураживал тихий ответ: «А почему собственно нет»?
Но... как же так?
Смутилась Ева, словно нащупала что-то подозрительное и скользкое: «Можно подумать, что сама никогда... и ничего такого»?
Разве ж это была ложь? И у меня были основания. А другие... они на всю страну чудовищные враки наворачивают.
Как-то не по теме врезалось в сознание: «А есть разница»?
Наверно, есть... В стране который год идёт гибридная война хоть войной все эти конфликты, столкновения, операции в последнее время называть не принято.
Ни с того, ни с сего вспомнилось вдруг Еве. И речь, и мысли у неё как-то путались. Казалось, она, засыпая, бормочет что-то, будучи в полусне.
Не думала я о том, намеренно пропуская мимо всё, что касалось этого очередного конфликта, словно всё это где-то там, а не здесь малодушие, отвернулась, не смотрела... игнорировала реальность. Это всё не всерьёз. Мне просто это не нравилось...
Отнекивалась непонятно отчего Ева.
«Но ведь было же? Было» шептала, баюкала и продолжала выдавать шёпотом секреты человеческой души, скрытые даже от самой себя.
Не такая я и трусиха... и что такого плохого в нежелании беспомощно видеть чью-то смерть? И страдать от этого. Ведь сделать ничего не сможешь. А больно будет.
Уверяла Ева.
А чёртовы сомнения, как назло, напротив, да наперекор: «Может, в этом-то и смысл? Почувствовать, запомнить, увидеть, осознать, душой понять и не остаться равнодушной. Может, и не было бы тогда в жизни места для зависти, злости, гнева, ярости, жадности? Ведь у самой практически ни дня же без этого».
И сразу Ева возмутилась этой мысли:
Да какая разница!
И тут же сдулась, вслух же по привычке, наверное, сказала вяло:
Это неправда... это характер просто, не со зла... дурацкая натура, и только. Как можно сравнивать ядерный взрыв смерть всему живому и вспышку одного человека бенгальский огонёк, смех, да и только.
Оправдывалась перед собой Ева.
«Себе-то мы всё простить готовы. Любой грешок хлопок одной ладонью. Но никогда другим... другие-то специально, с умыслом, во имя зла. Я-я-я, всё себе, всё о себе, всё для себя» мерещился ответ престранный.