После полдня мы поднялись на небольшую высоту называющуюся Кизыл Айяг, {39} которая должна быть отрасль Балканских, гор. Прошедши еще 20 верст перед вечером остановились на привал, оставя, позади в левой руке кочевье при колодцах Сюлмень{40}.
Во время переходов сих меня не столько мучили неприятное качание и непокойная езда на верблюде, как непреоборимая скука: я был совершенно один, говорить было не с кем, счастлив еще тем, что жар хотя был довольно сильный, но сносный Степь представляла печальный вид, образ смерти, или следствие опустошения после какого нибудь сильного переворота в природе; ни одного животного, ни одной птицы, никакой зелени ни травы не видно было, местами лишь встречались песчаные полосы, на которых росли маленькие кустики. К тому еще мысль об удалении из отечества, для того может быть чтобы впасть в вечную неволю, меня очень тревожила. Таковое мое положение продолжалось 16 суток.
Во все время поездки моей ходил я в Туркменском платье, и называл себя Турецким именем Мурад-бек; сие имело для меня значительную выгоду потому, что хотя меня и все в керване знали, но при встречах с чужими я часто слыл за Туркмена поколения Джафарбай, и тем избавлялся от вопросов любопытных.
В сей день направление наше было прямо на Восток.
Сию ночь было лунное затмение продолжавшееся более часа. Туркменов оно очень беспокоило; они спрашивали у меня о причине сего явления, и между прочим утверждали, что луна померкает только при смерти какого нибудь великого Государя или Старшины их, что вероятно затмение сие предвещает дурной прием мой в Хиве. Я должен был вывести их из заблужденья и вспомнил что какой то древний мудрец, решил в подобном случае вопрос накинув плащ свой на вопрошающего. Я сделал сие с Сеидом и накинув на него Чуху {41}, спросил, видит ли он огонь которой перед ним горит? Нет отвечал он. Я приложил сие сравнение к движению тел небесных, заслоняющих друг друга в известные времена. Туркмены не поняли меня, думали, я говорил смело обо всех светилах, и наконец уверились они в моей мудрости. Ты точно посланник, сказали они мне, ты человек избранный и знаешь не только что на земле делается, но даже что и на небесах происходит. Я довершил удивление их, предсказав которой край луны начнет появляться.
Сентября 22. В час по полуночи мы поднялись, ночь была очень холодная, и роса, какой еще никогда не видал. Пройдя 24 версты мы прибыли на рассвете к колодцам Сюйли, при которых было до 20 Туркменских кибиток. Колодцы сии имеют 15 сажень глубины, вода в них не хороша однако пить можно, хотя и с отвращением. При сем месте есть большее кладбище, надгробные камни должны быть известковые; они довольно велики, хорошо обделаны и с некоторыми изваяниями, но работы не Туркменской; на многих видны следы раковин. Жители говорят что кладбище сие очень древнее, и что камни такого свойства находятся на берегу моря. От сюда я опять известил о себе Майора Пономарева через Туркмена Ашир-Магмед, провожавшего меня до сего места.
Напоив верблюдов мы прошли еще 4 версты и остановились на привале часа 11/2. Потом прошли еще 8 верст и остановились перед вечером; направление наше было в целой день на Восток.
В правой стороне видны были Балканские горы, на покатостях коих по словам жителей есть хорошая пастбища и пресные воды; там пасутся конские табуны их.
Сентября 23. Около полуночи мы пустились в путь. За час до восхождения солнца отьехавши 18 верст, прибыли к колодцам Демурджем, которые{42} несколько в правой стороне от большой дороги; в сем месте кочует до 40 Туркменских семейств; на дороге же против сего кочевья находятся колодцы Яссак-джем {43}, у которых керваны не останавливаются по причине солоноватости воды. Колодцы Демурджем находятся на ровной низменности окруженной берегами, которая как кажется была дном бывшего в сем месте озера.
Не спавши почти двое суток я слез с верблюда, и пока их поили около часа уснул мертвым сном. Мне представилось что я прощался навсегда со старшим братом своим и что ехал на верную погибель, в вечную неволю; проснувшись увидел себя окруженным женщинами и детьми, которые обступили и внимательно рассматривали меня. Переход сей был столь быстр, что мне трудно было постигнуть его; но голос Сеида, которой уговаривал меня скорее вставать напомнил мне, что я уже в руках Туркменов, и может быть на кануне предвиденной неволи. Я не верил снам, но этот занимал мысль мою несколько дней; для развлечения я решился сидя на верблюде читать; сначала чтение было трудно, но после я привык. Оно довольно развлекало меня чтобы неутомиться единообразием природы, в которой один только движущейся предмет мог меня занимать, днем восходящее и заходящее солнце а ночью прелестная луна. Светила сии поручая меня обоюдно друг другу означали кервану время отдыха, а мне приближение той минуты, когда свершится долг мой.
Напоив верблюдов мы поехали далее, потому что на дне сего озера нет даже ни одного кустика, и сделали привал в 6-ти верстах от Демурджема. Во всю дорогу травы не было; но верблюды также хорошо переносят недостаток в пище как и в воде, они едят прутья, и все что попадается в степи; в летнее же время могут, пробыть 20-ть дней без воды. Так как мы отправлялись на несколько безводных переходов, то и налили Тулуки {44} свои водой из Демурджема. Керван наш еще умножился.