Нисколько, Илья Васильевич, повторил я, отмечая, как его беспокойство перерастает в панику. Мы знакомы. По долгу службы приходилось встречаться. Уверен, увидимся в самое ближайшее время. Я выдержал паузу, дав словам проникнуть в сознание. Кстати, раз уж мы откровенничаем Какие конкретно обвинения выдвигаются в мой адрес? В чем меня обвиняют?
Лохов отчаянно замотал головой, его глаза метались:
Поверьте, ваше сиятельство! Я лишь исполняю приказ о вашем задержании и сопровождении в Тифлис. Подробности обвинений мне неведомы! Честное слово офицера!
Ну да протянул я задумчиво, глядя в окно на проплывающие холмы. «Выполняю приказ»
Как Лохов и опасался, его жалкая карета не дотянула даже до Владикавказа. Она сломалась окончательно и бесповоротно где-то в предгорьях, издав последний скрежещущий вздох. Мы оставили жандармский «тарантас» на попечение местного кузнеца и продолжили путь одни. Всю дорогу я кормил Лохова. Он уже не пытался сохранять жандармскую спесь и с благодарностью пользовался моей добротой.
Наконец, измученные долгой и нервной дорогой, мы прибыли в шумный, пыльный Тифлис. Я остановился в гостинице «Кавказ». Штаб-ротмистр Лохов, бледный и осунувшийся, лишь коротко кивнул на прощание:
Я я убываю доложить о выполнении приказа о вашем задержании, ваше сиятельство.
Он вышел из кареты, словно на плаху, и зашагал прочь, растворяясь в толпе. Его путь лежал небольшое здание, где временно разместилось Военно-судебное установление.
Ваше превосходительство! Полковник граф Иванов-Васильев арестован и доставлен в Тифлис! Лохов, стараясь держаться по стойке «смирно», доложил, но голос его дрожал от предчувствия бури.
Замечательно! Действительный статский советник Павел Яковлевич Велибин оторвался от бумаг, его круглое, склонное к полноте лицо расплылось в довольной улыбке. Пятидесятилетний чиновник в аккуратном вицмундире, с орденом Святой Анны на шее и Владимирским крестом 4-й степени на груди, потер руки. Где разместили? Надеюсь, место надежное? Не сбежит этот лихой полковник?
В в гостинице «Кавказ», ваше превосходительство, проговорил Лохов почти шепотом, глядя куда-то мимо плеча начальника, чувствуя, как под мундиром выступает холодный пот.
Последовала тягостная пауза. Улыбка на лице Велибина замерзла, затем сползла, уступив место багровой краске. Раздался громовой рык, от которого задребезжали стекла в шкафу:
КАКАЯ Гостиница «Кавказ» Вы с ума сошли, ротмистр Немедленно! Слышите НЕМЕДЛЕННО! он ударил кулаком по столу, определить его в камеру! В самую надежную! С двойной охраной! Чтоб и мышь не проскочила!
Да, но ваше превосходительство Лохов попытался вставить слово, оправдаться
НИКАКИХ «НО», РОТМИСТР! Велибин перешел на визгливый крик, тряся пухлым пальцем перед носом
офицера. ВЫПОЛНЯЙТЕ ПРИКАЗ СЕЙЧАС ЖЕ! ИЛИ ВАМ ТАМ ЖЕ МЕСТО НАЙДЕТСЯ!
Глава 2
Прошу глубочайшего прощения, ваше сиятельство, выпалил он, едва переводя дух. Но его превосходительство господин Велибин приказал немедленно определить вас в арестантскую камеру. Он не смотрел мне в глаза, смущение и страх сквозили в каждом его жесте.
Я взглянул на него спокойно, без тени удивления или гнева.
Ну, раз требует начальство определяйте, Илья Васильевич, лишь слегка вздохнул я. Дайте минутку переодеться.
Одел полёвку, оружие отдал Аслану. Приказал Паше найти Куликова и Лукьянова и сообщить о произошедшем. Взял бурку и флягу со спиртом.
Я готов, штаб-ротмистр, ведите в ваше гостеприимное заведение.
К моему удивлению, меня привезли не в жандармский каземат, а в городскую тюрьму мрачное, почерневшее от времени здание.
Почему не в жандармскую? спросил я Лохова, пока мы шли по гулкому двору.
Там нет мест, ваше сиятельство, пробормотал он, избегая моего взгляда. Неправда, конечно. Просто кто-то решил унизить меня и с чего этот Велибин, так взъелся на мою персону.
При мне, Лохов, отдал приказ ленивому фельдфебелю начальнику дежурной смены, и добавил сдавленно:
Определите в камеру почище. На два-три дня, не больше. Понимаешь?
Фельдфебель тупо кивнул, лениво махнув рукой тощему охраннику.
Тот повел меня по длинным, пропитанным сыростью и отчаянием коридорам. Воздух становился все тяжелее. Наконец он остановился перед массивной дубовой дверью, обитой ржавыми железными полосами. С лязгом и скрежетом он повернул огромный ключ, с грохотом отодвинул тяжелые засовы и распахнул дверь.
На меня хлынул удушающий поток спертого воздуха. Он был густым, как вата, и бил в нос адской смесью: вонь немытых тел, прокисшего пота, плесени, испражнений из параши и еще десятка неописуемых, отвратительных запахов. Я непроизвольно отшатнулся, едва сдержав рвотный позыв.
Проходите, ваше благородие! равнодушно сказал охранник, подталкивая меня в спину. Эй, вы там! Тихо! И чтоб без безобразий! Он погрозил кулаком в полумрак камеры.
Послушай, любезный, кашлянул я, пытаясь продышаться, неужели одиночки нет? Хоть какой?
Нету, ваше благородие, буркнул он, уже отходя. Тут хоть посвободней будет. Его голос растворился в коридоре вместе со скрипом сапог.
Я шагнул внутрь. За спиной с оглушительным грохотом захлопнулась дверь, лязгнули засовы, скрежетнул ключ в замке. Этот звук словно падение каменной плиты на крышку гроба окончательно отрезал меня от мира.