Утром пришла сестра и сказала:
Приехал завотделением. Он хочет вас осмотреть перед операцией.
С неприятным холодком на спине я вошел в кабинет завотделением. Тут же, рядом с профессором, стоял Роберт.
Садитесь, показал на специальное кресло профессор, рассматривая мою историю болезни и рентгеновский снимок. Откройте рот.
Всего несколько секунд понадобилось умному профессору, чтобы поставить правильный диагноз.
Все у вас нормально, сказал он. И снимок, и анализы, и проводимость. Не могу понять, как вы к нам попали?
Роберт сделал мне знак, чтобы я не выдавал его.
Я промолчал.
Выписывайте его! сказал профессор сестре, и я счастливый выскочил из кабинета.
Следом за мной выскочил Роберт.
Не знаю почему он сделал такой вывод, сказал он, держа меня за руку. У тебя типичный парный случай. Ты позвони мне, подумаем, что делать.
Обязательно! сказал я, высвобождая свою руку, и чуть ли не на крыльях счастья понесся по коридору, собрал в палате свои вещи и покинул эту страшную больницу.
И дал себе слово больше никогда не напрашиваться самому ни на какие обследования. Только если уж совсем припрет.
УКРАШЕНИЕ СТУДИИ
Славик Михайлов, мой друг с институтских времен и второй режиссер на многих моих картинах, встретил нас на вокзале и тут же сообщил мне:
Ежов попал в больницу с очень странным диагнозом.
Ежов директор нашей студии: когда мы снимали «Бабника», он был администратором в группе, показался мне очень деятельным и энергичным человеком, и я пригласил его на должность директора только что открытой мною студии «Новый Одеон», где мы под его экономическим руководством тут же сняли короткометражку «Настоящий мужчина».
Так что же с ним произошло?
Ежов жил один. Мужчина он был представительный, пользовался успехом у женщин, и после одной из встреч с возлюбленной, как рассказал Слава, у него член остался в эрегированном состоянии. Вначале он посчитал это подарком судьбы и продлил свои любовные игры с возлюбленной еще на какое-то время. Потом когда измученная им женщина ушла, а член оставался все в таком же, взведенном состоянии, Ежов забеспокоился. Решил все же лечь спать в надежде, что все само собой уляжется, успокоится. Но в таком состоянии уснуть Ежову не удалось, и он решил позвонить в скорую помощь.
На что жалуетесь? спросила его дежурная.
У меня член стоит, по-простецки сказал Ежов и тут же услышал в трубке отбойные гудки.
Он позвонил еще раз:
Чего вы даете отбой?! возмутился он. Я же говорю вам, у меня член не опускается, стоит уже четыре часа!
И снова отбой.
После нескольких однообразных попыток Ежов наконец сообразил попросить к телефону старшего, начальника. Подошел мужчина, и Ежов, уже со стоном, объяснил ему, в чем дело. Тут же за Ежовым была выслана карета, его забрали и привезли в Первую Градскую больницу. Весть о том, с каким диагнозом доставлен больной, моментально облетела почти всю больницу, и на Ежова, по его словам, сбежался весь женский персонал. Все делали вид, что пришли по делу, но на самом деле следили за Ежовым, которого в это время осматривали доктора. В конце концов Ежову сделали какие-то успокаивающие и обезболивающие уколы в надежде, что они снимут эрекцию, но ничего больному не помогло член стоял. Ежов уже не обращал внимание на толпы людей, которые собирались у его койки и думал только об одном поскорее бы все закончилось.
Врачи тем временем приняли решение, что нужна операция, и Ежова перевезли в институт Склифосовского. Там опять сбежался весь женский персонал, слышны были Ежову женские прыски, охи и ахи, но он уже был в таком состоянии, что все ему было до лампочки.
Ему срочно сделали операцию. По словам Ежова, его член после этого стал похож на сардельку, рассеченную по краям четырьмя разрезами перед тем, как ее кладут в электронную печь. Но эрекция после операции исчезла, и через три дня Ежова выписали, предупредив, что в течение месяца нельзя заниматься никаким сексом.
Честно скажу, меня эта история (к моменту моего возвращения из круиза уже благополучно закончившаяся), очень развеселила. Я посчитал, что нашей студии «Новый Одеон» и мне, как режиссеру фильма «Бабник», о котором некоторые неумные критики писали, что этот фильм про межполовые отношения, такая история как бы поможет стереть грань между авторским вымыслом и непредсказуемой реальностью, придаст нашей студии некий фривольный шарм, еще больше взбудоражив наших горе-критиков. И вообще я был не прочь, чтобы случай с наши директором воспринимали как некую увертюру-эпиграф к деятельности нашей студии. Смешно.
Но у истории этой оказалось почти криминальное продолжение. Приблизительно через полгода, когда мы уже начали снимать фильм «Новый Одеон», я вдруг заметил, что с трудом раздобытые на фильм небольшие деньги утекают куда-то. Я попросил Ежова представить мне отчеты о расходах, и, когда они наконец попали мне в руки, без труда нашел места, где были приписки и липовые траты. Я попросил Ежова разъяснений, и он тут же исчез. На звонки не отвечал и сам не звонил. Я взял на работу нового директора, кандидата технических наук Владимира Соколова сослуживца моего друга детства, человека, в порядочности которого я не сомневался. Но нужно было как-то получить у Ежова наши деньги и печать студии. Все это я поручил Соколову. Тому удалось вернуть уставные документы студии, печать, но деньги, по словам Ежова, он уже потратил.