Ответов мы не находили.
Один раз, оставив на минуту бредившего Костю, к нам подошёл Миша, и едва вымолвил сквозь хрипоту:
Как бы умом наш друг не тронулся
И замолчал.
Что, так плохо? спросил Семён, но добрый гигант только махнул рукой в сторону лежащего друга. Семён понял его молчаливый жест. Присев рядом, положил его голову себе на колени.
Бедный Костя, душа всей компании, неугомонный весельчак и незадачливый ухажёр, постарел сразу на несколько лет, превратившись из цветущего молодого паренька в иссохшую тень, похожую на мумию.
Предав земле Олино тело земле мы закопали рядом жестяную банку с кратким описанием трагедии, которую собственноручно написал Андрей Сергеевич. Костю перенесли на один из плотов, натянули над ним тент от солнца и, последний раз бросив прощальный взгляд на одинокий крестик, отчалили, поклявшись себе, что при любых обстоятельствах непременно вернёмся сюда, чего бы нам это не стоило.
Когда парня улаживали на брёвна плота, он в забытье что-то бормотал, а по щеке катились слезы.
Семён тоже смахнул непрошеную слезу и, крепче ухватившись за деревянный шест, принялся ожесточённо тыкать им в мутное дно реки.
Надвигалась гроза.
Эта страшная ночь, в дальнейшем повлекла за собой сразу целую цепочку разнообразных событий: непредсказуемых, необъяснимых, и порою таких же трагичных. Беды только начинались.
Глава 5
Тридцатый день пути.
Брошенный город.
Прошла неделя после той трагической ночи.
Много событий произошло за эти дни. Мы пережили грозу, бурную, трёхдневную, с молниями и грохотом. Она догнала нас на следующий день после смерти Оли. Едва успев пристать к берегу и развести костёр, мы тут же оказались под сплошной стеной, низвергающейся с небес воды, словно целый океан обрушился на нас с неимоверной силой беснующейся стихии. Наспех, уже под ливнем растянув палатку и соорудив два меленьких шалаша, мы в первую очередь перенесли внутрь Костю, у которого была высокая температура. Он бредил. Натянули брезент, бегом насобирали как можно больше сухого валежника, закинули в шалаши всё наше имущество с плотов, и только тогда занялись костром, от которого во влажном воздухе валил нестерпимый дым.
Костя временами приходил в себя, однако через несколько мгновений вновь проваливался в небытие. Миша, как лунатика выводил его в туалет, поил из ложечки горячим чаем и наваристым бульоном, приготовленным Габриэлем, вливал в рот по капле спирта и успокаивал друга, ухаживая за ним, как за младенцем.
Семён поддерживал костёр, я спал, чтобы сменять Мишу, профессор непрестанно сидел над картами, с горечью вздыхая и вытирая старческие слёзы.
Гроза пронеслась мощная. Все три дня мы едва выходили из палатки и шалашей, ежечасно вычерпывая мутную воду из-под ног.
Одежда была мокрая, но теперь мы могли хотя
бы двигаться, отчего на душе сразу стало легче. Гроза ушла в соседние леса, и теперь нам предстояло собрать все вещи, скрутить палатку и двинуться в путь на плотах, которые мы загодя спрятали под густыми навесами пальм.
Двадцать четыре, проговорил Семён, сворачивая в рулон брезентовый навес и бросая его на плот. Двадцать четвёртый день нашего маршрута.
Позавчера нам на глаза попалась арапаима монстр, который водится только в Амазонке, и считающийся самой крупной пресноводной рыбой на планете, превосходящей размерами даже пресловутых сомов и пресноводных дельфинов. Это чудище выпрыгнуло из воды, разинуло пасть, обвело нас бестолковым мутным взглядом, ударило хвостом по краю плота и сгинуло в пучине, как и появилось. Зубы были с палец длиной. Пятиметровая рыбина, очевидно, ещё не слишком взрослая особь, обдала нас фонтаном брызг и едва не развалила на части плот с вещами, которым правил Габриэль. Он лишь печально улыбнулся и продолжил движение, будто ничего не произошло. После смерти своего брата наш проводник изменился до неузнаваемости, с каждым днём становясь всё грустнее и молчаливее. Мы прекрасно понимали его состояние, поэтому не лезли с лишними вопросами.
На исходе двадцать девятого дня мы разбили лагерь вблизи начинающегося разлива Риу-Негру. Расположились на поляне, и профессор поведал нам, что Габриэль только что обнаружил в лесу неизвестную тропу, поросшую от времени высоким тростником, но всё же видимую опытным глазом.
Что будем делать? спросил он, когда мы ужинали под светом взошедшей луны. Поплывём с утра дальше, или отправим кого-то в разведку, посмотреть, к чему или кому приведёт эта тропа? По словам Габриэля, в этой части джунглей не должно быть ни одного поселения.
Давайте, я останусь с Костей, а вы пройдётесь по этой тропе, предложил Семён. Если найдёте что-то или кого-то, отправите за нами Габриэля. Если не найдёте вернётесь назад, и мы просто потеряем два дня, отстав от графика не настолько уж сильно. Идёт?
На этом и решили.
Утром, ещё засветло, мы двинулись в заросли непроходимого леса, оставив в лагере наших двух друзей. Впереди шёл Габриэль, за ним я, сзади Андрей Сергеевич, а замыкал шествие молчаливый Миша. Это был тридцатый день нашего похода.
Месяц путешествия, можно сказать, позади.
********
Прямо перед нами над речкой качался довольно трухлявый мост, сооружённый из тростника и растянувшийся на несколько десятков метров между двумя берегами. По бокам связанных между собой тростниковых реек свисали лиановые верёвки, служившие поручнями. При каждом порыве небольшого ветерка, он ходил ходуном, раскачивался в разные стороны и скрипел протяжным скрипом, отчего шум воды снизу казался слабее.