О, протянул он, когда я вошел в заваленную хламом каморку, которая больше напоминала склад забытых вещей, чем кладовку. Решил помочь? Неужто воробей наконец стал ястребом.
Просто заткнись и дай мне вон ту коробку, беззлобно ответил я, указывая на гору пыльных коробок, из которых торчали обломки игрушек и пожелтевшие журналы. И постарайся не задохнуться от пыли, а то мне еще одного пациента на операционный стол не хватало.
Кто бы говорил! воскликнул Кайто, но все же весело хмыкнул.
Мы работали молча. Но, что удивительно, это было комфортное молчание, прерываемое лишь кряхтением и шорохом старых вещей. Я разбирал этот хлам с такой методичностью, что удивляла даже меня самого. Старые журналы в одну стопку, сломанные игрушки в другую, то, что еще можно было починить, в третью. И я работал настолько быстро и эффективно, что вскоре Кайто перестал язвить и начал просто молча подавать мне вещи, с неприкрытым удивлением наблюдая за моими действиями. Его глаза, обычно смотрящие на брата с презрением и скрытой грустью, теперь светились неподдельным любопытством.
В какой-то момент он протянул мне старую, пыльную фотографию в рамке. На ней были две молодые, улыбающиеся женщины, Хару и Фуми, и между ними стояли двое мужчин в форме, видимо, их покойные мужья. Они обнимались и радостно смотрели в камеру, а на фоне красивыми лепестками опадала сакура.
Тетушка Фуми не любит, когда видят это фото, тихо сказал Кайто, его голос был непривычно мягким. Говорит, что прошлое нужно оставлять в прошлом. Но иногда я вижу, как она достает его и смотрит.
Затем Кайто дал мне еще один снимок. Эта фотография уже была снята напротив приюта. Посередине опять стояли тетушки, уже чуть постаревшие, но все такие же улыбчивые, а рядом с ними была целая орава детей разных возрастов. И там я вдруг узнал себя. Точнее, Херовато. Еще совсем маленький, он смотрел в камеру, чуть улыбаясь, и крепко держал за руку тетушку Фуми.
Я долго смотрел на эту фотографию. На этих сильных женщин, которые, потеряв
все, посвятили себя чужим детям. На этих детей, брошенных, никому не нужных, но нашедших здесь семью. И на себя мальчика с серьезными, испуганными глазами. В тот момент я почувствовал нечто странное, но не смог понять, что это, потому что тетушка Хару с первого этажа кричала поторапливаться.
Закончив с кладовкой, мы спустились на кухню. Там уже вовсю кипела работа. За большим столом сидела почти вся семья и лепила гёдза. Процесс напоминал конвейер на фабрике, только сдобренный смехом, спорами и периодическими шлепками мукой по носу.
Центром внимания, как всегда, была Хана. Та самая двенадцатилетняя девчонка, которая встретила еще совсем непонимающего и только очнувшегося здесь меня. Она была невероятно умной и наблюдательной, с глазами, которые, казалось, видели тебя насквозь. Усевшись рядом со мной, она подозрительно прищурилась, словно готовилась к допросу.
Братец, начала она, ловко защипывая края пельмешки, которая в ее руках превращалась в произведение искусства. Ты стал очень странным. Прямо как будто тебя подменили.
С чего ты взяла? спросил я, пытаясь повторить ее движения. Гёдза в моих руках получался кривым и неуклюжим, больше похожим на недоеденный вареник, чем на изящный пельмень.
Ну, она перечисляла, загибая пальцы. Во-первых, ты перестал играть в свою дурацкую игру на телефоне. Раньше тебя от нее было не оторвать, ты даже ел, уткнувшись в экран, как зомби. Во-вторых, ты начал помогать по дому. Без напоминаний! В-третьих, ты больше не ворчишь, когда тетушка Фуми просит что-то сделать. И еще она понизила голос до заговорщицкого шепота, ты смотришь на нас по-другому.
Я замер. Детская интуиция была страшнее любого сканера КТ. Мозг лихорадочно искал правдоподобное объяснение.
Работа тяжелая, Хана, сказал я, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. Приходится много думать. Вот и меняюсь. Взрослею, наверное. Или просто перестал быть таким оболтусом.
Она недоверчиво хмыкнула, но от дальнейших расспросов ее, к моему облегчению, отвлекли близнецы Рен и Рин, которым было лет по восемь. Эти двое, казалось, были созданы для того, чтобы превращать любую мирную деятельность в хаос. Они устроили соревнование, кто быстрее слепит пельмень, и в итоге вся их часть стола была в муке и ошметках фарша, словно там прошел небольшой мучной ураган.
Аккуратнее, машинально сказал я, забирая у Рена из рук комок теста, который он пытался запихнуть себе в нос. Смотри. Нужно вот так положить начинку, я показал ему, а потом защипывать край, делая маленькие складочки.
Близнецы с открытыми ртами смотрели, как под моими пальцами вдруг рождается идеальный, ровный гёдза. Он был настолько совершенен, что даже Хана удивленно приподняла бровь, что уж говорить обо мне, который просто надеялся, что хоть бы этот пельмень не развалился у меня прямо в руках.
Ого! выдохнула Рин, ее глаза были размером с блюдца. Братец Херо, ты волшебник!
Вся эта сцена происходила под смех тетушки Хару.
Ай да Акомуто!
Ужин был шумным и веселым. Мы сидели за огромным столом, и каждый нахваливал свои гёдза, утверждая, что именно его были самыми вкусными. Макото, с остатками муки на щеке, жадно уплетал пельмешки, Юки же аккуратно ел, не проронив ни крошки. Рин пыталась незаметно стащить гёдза с тарелки Рен, который был слишком увлечен рисованием кетчупом по тарелке. Хината, наевшись, уже дремала на коленях у тетушки Фуми. А Кайто, быстро умолотив свою порцию, поднялся к себе в комнату. И я ел и чувствовал, как уходит напряжение последних дней.