А для каких таких она?
Егорыч пожал плечами.
Выходит для таких, как ты.
А мы то какие?
А это всё покажет время какие вы есть.
Всё загадками говоришь, святой отец. Шутками прибаутками.
Какие уж тут шутки! Это вы вон шутки шутите, а сами не знаете с чем. Я так думаю, что если усердствовать в шутках с ней, она может посмеяться в ответ так хорошо, как умеет смеяться тот, кто смеется последним. Язви её мать, прости Господи! А кроме прочего, открылась мне, Бекас, суть происходящего. Всего что было, что есть, что будет. Потому в зоне искать уже более мне нечего.
Бекас понял, что Егорыч ждал вопроса и задал его:
И что за суть такая загадочная открылась тебе, отец святой?
А суть такова нет в жизни счастья, но не так нету, что б найти его, а так что нет, да и хер с ним, прости Господи!
Ловко!
Как сказано в том страшном предсказании и тогда я пошлю на землю голод, но не голод хлеба, а голод слышать слово Господа. И будут скитаться из края в край, от моря до моря, от севера к югу, но так и не найдут его. Ну, ты то молодой ещё тебе это горох об стену. Лови птицу удачу за хвост. Значит, пять литров возьмешь? Может шесть?
Три.
Ну, пошли.
Бекас снял со спины рюкзак, прислонил его к стене у входа, СВД взял с собой.
Егорыч пропустил в двери Бекаса вперед.
Слова Господа, говоришь?
Не я писание говорит.
Не найдут? Так сам говоришь и хер бы с ним.
Святы Боже помилуй нас грешных!
Егорыч перекрестился.
Мне бы ртути литров сто найти и шабаш! сказал Бекас.
Ну, ну. У нас вот молоко только имеется. Где жизнь, там и надежда. Сюда вот пройди, пока у нас тут вроде кухни-столовой второй образовалось. Обожди я мигом.
Чай есть у меня с собой кинул уже в спину удаляющемуся Егорычу Бекас, Хороший чай «со слоном». Заварим что ль?
Это можно! услышал Бекас голос удалявшегося протодьякона.
А бабы то где твои? громко спросил Бекас.
Но Егорыч его уже не слышал. Бекас сходил на улицу к рюкзаку и забрал пачку чая «со слоном». Вернулся.
Он сел за стол, стоявший впритык к окну с ситцевыми занавесками, провел ладонью по гладкой клеёнке стола с ярким рисунком, состоявшим из множественных, рассыпанных и так, и сяк, и верх тормашками зеленых крокодилов с гармошкой и обезьянок с большими ушами. Что-то смутное из детства всплыло из памяти, что-то доброе.
Он заметил в углу ярко-красную ткань. Подошел, развернул ее толстая, бархатная, мягкая на ощупь. Прочитал:
Переходящее знамя. Победителю в социалистическом соревновании.
Поверх надписи был вышиты золотыми нитями два профиля. Одного из них, который Ленин, Бекас узнал, а второго с большой бородой нет.
«Борода, как у мужика с упаковки индийского чая. Большая и наверняка тоже чёрная» подумал Бекас.
На стене, прямо над знаменем висела обложка журнала «Огонёк», на ней репродукция конный рыцарь разил змея копьем.
Шестое мая день Георгия Победоносца прочитал Бекас.
«Гляди-ка ты одни победители. Ни одного лузера» подумал Бекас.
Вдруг за спиной он услышал:
Ты убил!
Бекас вздрогнул и обернулся.
В дверях стояла Ленка-Дурочка, вполоборота, прячась за дверной косяк. Всегда приветливая к Бекасу, она пристально и зло смотрела на него не мигающими глазами. Бекас опешил.
Ты убил! повторила она.
Ты чего это? вскинул брови Бекас, не понимая происходящего
Я знаю это ты убил.
Ленка, да
чего?
За ее спиной появился Егорыч с полиэтиленовым пакетом в руках, через который просвечивало белое молоко. Егорыч заметив неладное, ласково провел Ленке-Дурочке по плечу.
Солнышко, как ты?
Ленка-Дурочка резко дернула плечом.
Я знаю это он убил!
Ох, ты ж святы Боже, посети и исцели немощи наши. Ты ступай, Солнышко. Ступай пока.
Ленка-Дурочка скрылась за косяком. Бекас слышал ее быстрые удаляющиеся шаги.
Чего это её опять штормит не по-детски?
Бекас постучал пальцем себе по голове.
Егорыч положил пакет с молоком на середину стола, сел напротив Бекаса. Пакет с молоком распластался по столу, поверх крокодилов с гармошками и ушастых обезьян.
Да вот понимаешь напасть, такая понимаешь, напасть начал Егорыч и осекся. По всему было видно, что не хотел говорить.
Деньги попозже занесу. Сейчас нету с собой. сказал Бекас.
Добро.
Они помолчали, какое-то время и Егорыч продолжил:
Нашла в поле, понимаешь, воробья дохлого. Весь день плакала. Убили, убили воробышка! ревела в весь голос пол дня. И так и сяк я её утешить пытался. Ни-че-го. Она мне: надо, говорит, святая душа, воробышка похоронить с молитвой об усопших за упокой, чтоб Боженька его душу принял. Можешь себе такое представить? Я ей про то, что так не положено, чтоб воробья отпевали наподобие усопшего христианина, а она в слёзы. Говорит тогда птичка в рай не попадет. Плачет и всё. Что ты будешь делать! Я ей тогда про то, что не по сану мне. Плачет, просит. Ну, что ты делать будешь! Взял я грех на душу, прости Господи! Думаю, чего уж там, и так всё вокруг у нас верх дном идет, верх ногами всё и когда выправится, да и выправится ли, не видать. Ну, а Бог то простит. Так и вышло, Бекас не то чтоб по канону мы воробья хоронили, а прочел, понимаешь, часть малую специального чина для некрещённых младенцев. А что было делать? Такие дела наши, Бекас. Эхе-хе