Сколько таких скелетов из прошлой жизни образовалось по всей Земле, после обрушившегося на планету метеоритного дождя и тотального на годы коллапса электричества? Сотни тысяч? Миллионы? Миллиарды? Никто не считал.
Жизнь в коровнике ещё оставалась только в родильном отделении и во вспомогательных помещениях южного торца задания, к которому подходила разбитая грунтовая дорога, проходящая через совхоз, укрепленная кое-как вспомогательным материалом из битого кирпича и щебня.
Хозяйство из восьми коров Бестужевской породы, в углу, огороженном кирпичной стеной от продуваемого насквозь ветрами основного помещения вела шестидесятилетняя тетка Екатерина Матвеевна. Была она из местных старожил. Были и ещё двое бывший протодьякон Дмитровского кафедрального Собора Успения Пресвятой Богородицы крепкий ещё для своих пятидесяти мужичок Егорыч и девочка шестнадцати лет, которую в совхозе «Путь вперед» все звали Ленка-Дурочка. Звали её так не со зла, а чтобы не путать с другими. Редкие, но страшные приступы эпилепсии сильно повредили её рассудок. Так и звали её Ленка-Дурочка.
Протодьякон и девочка приплутали в совхоз позапрошлой зимой в поисках жизни лучшей, прибились к Екатерине Матвеевне. Сначала вроде как до весны, да как-то прижились. Добра от добра не ищут, а чтобы в чужом дому куском не попрекали, трудились на хозяйстве, как могли и жили дружно.
Последние годы хворала Екатерина Матвеевна. Похоже, чуя что-то неладное про себя, позапрошлой зимой поехала повидаться с родственниками в Потаповку, да так и не вернулась. В Потаповке сказали: "не приезжала«. Пропал человек бывает. Не такое бывает. Остались на хозяйстве протоирей без церкви и девочка дурочка.
Бекас остановился в лесу на краю опушки, осматривая видневшийся вдали коровник и поле между лесом и коровником бывший яблоневый сад, вырубленный на дрова, в тот год, когда «красные» из Москвы решили показать, кто главный и прессовали местных по путям снабжения. С углем и соляркой и всем прочим был полный облом. Сад порубили.
Опасности дома, а он уже был дома, Бекас не ждал, но такая у него сложилась привычка осмотреться перед выходом на открытое пространство. Бекас пошел через бывший сад, между двух рядов торчащих пеньков.
Старый, уже почти глухой и почти слепой алабай, дремавший у входа в коровник, заметил Бекаса, когда тот уже подошел почти вплотную. Волкодав поднял свою лобастую голову и сначала однократно рявкнул и вновь положил голову на лапы. Долг собачей службы взял над ним своё. Он нехотя поднялся и залился продолжительным лаем в сторону Бекаса. Умерил пыл только когда почуял знакомый запах.
Пират, бродяга. Не узнаёшь своих? сказал Бекас остановившись.
Бекас жил в бывшем хозблоке по другую сторону грунтовки и был частым гостем. Пират узнал, но продолжил коротко рявкать, уже без запала.
Из дверей показался протодьякон Егорыч в чёрном латаном-перелатанном ватнике, в котором работал он все времена года. Он прикрыл глаза ладонью от света, спросил:
Кого ещё ни свет ни заря?
Бекас.
А-а-а, ты, Бекас, протянул он, откладывая в сторону к стене вилы и добавил, обращаясь к собаке, Свои, свои.
Егорыч подал Бекасу руку, только когда Бекас пожал её, Пират вильнул хвостом, ткнулся протодьякону под рукав ватника, чтобы тот погладил, подошёл к Бекасу, нюхнул штанину, медленно завалился на бок, тут же рядом, но уже не дремал, водил ушами, вслушиваясь в то, как говорят.
Служивый. кивнул Бекас в сторону пса.
На одном характере. Слепой, глухой, старый. Ты с чем, Бекас? Надо чего?
С зоны я.
А-а-а, понятно. Я думал надо чего. Молочка парного. Возьмёшь?
Возьму.
Молока Бекасу было не надо сказал так, чтобы не обидеть.
Молочко наше моё почтение, а не молочко все пять процентов хоть сейчас на выставку сельского хозяйства. Бери литров пять, а?
Пять много. Парочку.
Не пожалеешь.
Ну, добро три.
Так, так сказал Егорыч, засуетившись, осматривая свои не чистые руки, Обожди-ка.
Он быстро нырнул в дверной проём и вернулся с полотенцем через плечо, куском хозяйственного мыла и битым, видавшим виды чугунным
чайником.
Полей-ка, будь ласка! сказал Егорыч, протягивая Бекасу чайник.
Бекас перевел СВД, с плеча, в положение «на грудь», взял чайник, плеснул Егорычу на руки.
Будя, будя, будя. прервал струю Егорыч.
Стал мылить руки и не глядя на Бекаса спросил:
Ну, как там?
В Зоне-то? переспросил лишнее Бекас.
Ага, в ней.
В совхозе было негласное правило рассказывать без лишних секретных подробностей о случившихся в Зоне не штатных ситуациях, чтобы предупредить об опасностях всех своих.
Как говорится с какой целью, святой отец, интересуетесь? В Зону собрался? Не всё коровам хвосты то крутить! не злобно пошутил Бекас.
Мне-то в Зону? Лей-ка! Будя, будя.
А в Зоне, отец, по-прежнему когда мы их, а когда они нас.
Не весёлый ты, Бекас, невесёлый. Пустой значит?
Пустой.
Бывает.
В этот раз пустой, а там поглядим.
Егорыч вытер полотенцем руки, перекинул его через плечо, сказал:
Мне туда без надобности. Я такие шутки шутить, как ты, с зоной не умею. Держусь от этого дальше. Зона она не для таких, как я.