Очередной полоумный искатель Шамбалы, приходит к заключению Мэри. Слушать бред, да еще с таким жутким акцентом, ей надоело.
У меня нет на вас времени, господин Барченко, отвечает она по-русски. Вы мне неинтересны.
Есть люди, с которыми не следует быть вежливыми. Иначе от них не отвяжешься.
Но Барченко не отвязывается.
Боже, бормочет он. Вы говорите на русском, как на родном! И сразу поняли, что я собеседник не вашего уровня. Меня не обманули. Вы та, кто нам нужен! Мы приехали сюда не зря!
Мы? переспрашивает Мэри.
Да. Я и мой начальник. Вы совершенно верно определили, что я большой важности не представляю. Я всего лишь консультант. Но мой спутник иное дело. Я сейчас его приведу. Умоляю, не исчезайте!
И кидается прочь чуть не бегом, расталкивая тихих, вежливых теософов.
Возвращается минут через пять. Мэри по-прежнему смотрит на портрет Е.Б., размышляет про менопаузу и про ноябрь жизни.
Позвольте представить вам моего дорогого друга, руководителя всего нашего направления, говорит Барченко.
Необычное лицо. Худое, нервное, с очень высоким лбом и огромными, мерцающими в темноте глазами
Ну что, вспомнили? не выдержал затянувшегося молчания мистер Селдом. Я в четыре тридцать должен быть у секретаря Казначейства на докладе.
Вспомнила. Своей фамилии тот человек не назвал, только, по русской традиции, имя с патронимиком вероятно, ненастоящее. Но я восстановила в памяти внешность, и если мистер Фитцрой покажет мне картотеку высших чинов советской спецслужбы, я без труда опознаю своего собеседника. Он не скрывал, что занимает в секретной полиции ОГПУ ответственную должность и наделен большими полномочиями. Настоятельно приглашал в Москву. Соблазнял не деньгами, а «обменом ценной информацией», которую они накопили за годы своих эзотерических изысканий. Его помощник мистер Барченко написал мне на листке свой адрес. Предложение меня не заинтересовало, но потом я рассказала про эту любопытную беседу мистеру Торнтону. Дело было перед президентской кампанией, Гарри готовил для своего шефа справку по международной обстановке и обратился ко мне за консультацией по России.
А что за имя и otchestvo назвал ваш лондонский знакомец? спросил мистер Фитцрой, щегольнув русским словом.
Глеб Иванович.
Дипломат встрепенулся.
Худой, лобастый, глаза как два дула, большой рот с сочными губами?
Да. Вы очень точно его описали.
Так он представился вам настоящим именем и отчеством! О, это весьма важный господин, всегда очень нас интересовавший! С вами беседовал сам Глеб Иванович Бокий, собственной персоной! И даже конспирироваться не стал. Это значит, что он отнесся к вам с чрезвычайной почтительностью.
Да, его помощник говорил, что со мной темнить нельзя. Кто же этот Бокий?
Да-да, кто
он? подхватил мистер Селдом.
Один из самых засекреченных деятелей НКВД, как теперь называется прежнее ОГПУ. Трехромбовый, по-нашему трехзвездный генерал. По последним агентурным сведениям, от прошлого года, являлся начальником Девятого, специально-секретного отдела. Этот отдел ведает всеми научно-техническими направлениями работы от лабораторных изысканий до шифровки-дешифровки. Нет ни малейших сомнений, что через генерала Бокия можно выйти и на Фриновского!
Мистер Фитцрой был очень воодушевлен.
Однако после встречи в Лондоне прошло целых семь лет. За это время многое могло измениться, засомневался мистер Селдом.
Это легко проверить, сказала Мэри. Я могла бы отправить Александру Барченко телеграмму. Если меня в Москве по-прежнему ждут, он сразу ответит.
Ее собеседники переглянулись.
Значит ли это, что вы, во-первых, беретесь за дело, и, во-вторых, что вы выбираете русскую версию? спросил заместитель министра. Тогда для миссии в Синьцзин мы наймем агентство «Пинкертон».
Для ответа на первый вопрос я должна понять, какого именно результата вы от меня ждете. Что я должна сделать? Предположим, я добуду доказательства причастности русских к исчезновению самолета. Это не вернет вам трех миллионов.
Доказательства должны быть настолько неопровержимы, чтобы Государственный Департамент смог предъявить их народному комиссару Литвинову или японскому министру иностранных дел Угаки, сказал мистер Фитцрой. И потребовать возврата денег, а также компенсации. Угрожая в противном случае разрывом отношений. В подобных случаях и русские, и японцы дают задний ход. Так было и с требованиями лорда Керзона, предъявленными прежнему наркому Чичерину по делу о преступлениях против британских подданных, и с нашими претензиями к японцам в связи с Шанхайским инцидентом. При наличии неопровержимых улик наши несимпатичные оппоненты пасуют. Три миллиона, конечно, немалые деньги, но товарооборот Советского Союза с США составляет 500 миллионов в год, а с Японией больше миллиарда.
Добыть подобные доказательства очень трудно, чуть сдвинула брови Мэри. Может быть, даже невозможно.
Мистер Селдом сурово произнес:
За это вам и обещают триста тысяч долларов. И получите вы их только в том случае, если ко мне вернутся мои три миллиона. Так берется ваше агентство за эту работу или нет?