Тебе восемнадцать лет, сказала она. Я знаю, ты вырос в оранжерее, но пора выходить из теплицы в настоящий мир, под открытое небо. Отныне ты взрослый. Решай сам, как тебе жить и что делать. Вот чек на пять тысяч фунтов. Это всё, что ты от меня получишь. Никакой финансовой помощи, никакого наследства не жди. Распорядись этим капиталом по своему усмотрению. Денег довольно, чтобы получить университетское образование и профессию.
Я поеду, посмотрю мир, сразу ответил Эдриан. Заодно пойму, чем хочу заниматься.
Деньги твои. Жизнь тоже твоя. Хочешь путешествовать путешествуй. Только одна просьба. Раз в месяц присылай письмо или хотя бы открытку. Чтобы я знала, где ты и что делаешь.
«Если случится беда, телеграфируй», очень хотелось ей прибавить, но Мэри удержалась. Если случится беда, сын должен справиться с нею сам. Иначе полноценным человеком не станет. Ее саму в юности никакой ангел-хранитель не оберегал.
Эдриан выглядел очень довольным. Не такой уж он особенный, подумала Мэри. Всякий мальчишка обрадовался бы, что можно не учиться, а куролесить по белу свету с кучей денег в кармане. Мысль, что Эдриан не особенный, была приятной.
Поеду с Такэдой в Японию, а там видно будет, сразу же решил сын. У Такэды папаша не то что ты. Заставляет его идти в военное училище. Прокачусь на Дальний Восток. Страна, где изобрели такие шахматы, не может не быть интересной.
Так он в Японии и остался. Раз в месяц приходили открытки из разных мест далекой страны: из Токио, из Киото, из Осаки, из Нагасаки, из каких-то городов, про которые Мэри никогда не слышала. Текст всегда был очень короткий, на английском. (Потом Эдриан объяснил, что всё русское у японцев под подозрением и открытки на этом языке могли бы не дойти). В первый год: «Everything good. Learning the language». Со второго года началось нечто новое: «Everything good. Studying art».
Какое искусство, спросила Мэри в ответной открытке. Fine art, коротко написал сын. Собирается стать художником, решила она. Или искусствоведом. Что ж, это неплохо. Творческий человек может быть сколь угодно странным, никого это не удивит.
Открытки приходили четыре года. Наконец прошлой весной, вместо очередного лаконичного послания, в Нью-Йорке появился сам Эдриан. Он повзрослел, но не возмужал о нет, ничего мужественного не появилось, если, конечно, не считать глянцевожурнальной смазливости, на которую падки женщины невзыскательного вкуса. Таково было первое впечатление Мэри, а оно всегда оказывалось точным.
У тебя закончились деньги, сказала она вместо приветствия, поэтому ты ко мне и приехал.
У меня закончились деньги, но приехал я не к тебе, улыбнулся Эдриан.
Улыбка была обаятельна и даже обворожительна, что матери очень не понравилось. Она относилась к людям, эксплуатирующим свой шарм, с недоверием. Большинство из них непригодны ни для какого серьезного дела.
Логическое обоснование моего приезда было такое. Мне нужны деньги. Денег больше всего в Америке. Самый денежный город этой страны Нью-Йорк.
И как же ты намерен зарабатывать на жизнь? Будешь писать картины? От меня ничего не жди, мы в расчете. Тебе, вероятно, понадобятся деньги на аренду мастерской, холсты, подрамники, мольберты, краски-кисти и прочее. Только в долг, не иначе. Ты взрослый.
Мне не понадобится мастерская, равно как и холсты с подрамниками. Я делаю картины на человеческой коже.
И выяснилось, что fine art, которое изучал Эдриан ирэдзуми, искусство японской татуировки. Он показал альбом с цветными фотографиями. На них были только женщины, демонстрировавшие объективу бабочек, стрекоз, драконов, растения
и бог знает что еще на разных частях тела, в том числе укромных.
Вот мой шедевр, с гордостью показал Эдриан на живот, где вокруг пупка было изображено колесо сансары. А на женских грудях кроме меня вообще никто узоров не делает. Посмотри на эти две хризантемы. Если приглядеться, они разные.
Но Мэри смотрела не на груди, а на лицо женщины со снимка. Удлиненные азиатские глаза не ошибешься светились страстью.
Шахматист вырос бабником, удивленно подумала Мэри. Как неожиданно.
Здесь только женщины, заметила она, перелистывая страницы. И, кажется, определенного сорта.
С женщинами, чья профессия любовь, интереснее, у них многому учишься, объяснил сын. И прибавил: Я имею в виду психологию и знание людей. А мужские татуировки я не делаю, потому что их наносят на тело только якудза, японские бандиты, и там креативность не поощряется: все рисунки по канонам. Скучно.
Лучше бы ты зарабатывал этим ремеслом в Японии. На Западе оно будет мало востребовано, сухо сказала Мэри, возвращая альбом.
В Японии есть мастера, уровня которых я достигну нескоро, а здесь никакой конкуренции. Что же касается востребованности, это мы посмотрим, беззаботно ответил он.
И оказался прав. Заказы от профессионалок любви, стриптизерш, мюзик-холльных танцовщиц и просто любительниц экзотики, вначале редкие, вскоре потекли рекой слава искусного татуировщика ширилась, его «картины» нравились и женщинам, и их любовникам. Бизнес-способностей у Эдриана, однако, не обнаружилось. Он отказывал заказчицам, которых находил скучными или непривлекательными, а с нескучных и привлекательных не брал денег дамы благодарили его иным способом.