Не пикнет!
Продолжайте, мой друг, сказал де Лириа, обращаясь к князю Антиоху Кантемиру, и тот заговорил:
Смело могу изречь, что племена суть восточные ничем не нижае племен западных, и великий Епиктет, родоначальник филозофий моральных, тому мне немало способствует
Ну зачем ты все врешь, Антиошка? грубо перебил его молодой граф Федька Матвеев, на стульях вихляясь, и стало тихо.
Я вас, граф, заметил де Лириа, прошу не мешать.
А я тебя не знаю, отвечал пьяный Матвеев послу Испании.
Позволительно ли бывать в доме, хозяина коего вы не знаете? Вы нанесли мне, граф, оскорбление, сославшись на незнание особы, коя при дворе российском от имени короля моего поверенна, и прошу вас, граф, выбрать оружие для благородного поединка
Матвеев взял бутыль с мозельским (в 50 копеек на русские деньги) и запустил ее в испанского посла.
А теперь, сказал де Лириа, я буду требовать удовлетворения. Но уже не от вас, дикаря, а от вашего правительства
Вскочил хмельной князь Ванька Долгорукий (куртизан):
Еще чего верховных беспокоить Эй, люди! кликнул он со двора гайдуков своих. Ведите графа Федьку на двор и расстилайте его. Пять палок по заду его сиятельства не помешают
Не поленился сам сбегал и вернулся обратно, учтивый:
Дал все десять, с задатком, чтобы неповадно было Ваша светлость, удовлетворены ли вы?
Вполне, отвечал де Лириа, снова повернувшись к притихшему Кантемиру. Продолжайте же, мой юный друг? Вы остановили свое красноречие как раз на философий Епиктета
Кантемир от Еггиктета перешел к Фенелону. А с улицы еще долго кричал им Федька Матвеев словами зазорными:
Собрались эки умники! Я тебе, Ванька, не прощу.
Коли попадешься мне, стану бить палкой неоструганной, чтобы занозы из зада вынимал ты долго
Прощаясь с гостями, де Лириа задержал Долгорукого:
Вы так любезно вступились за мою дворянскую честь. Благодарю, благодарю Но скажите, не сможет ли вам отомстить этот наглый гуляка Матвеев?
На Руси, герцог, мудро отвечал куртизан, мстит родня. А у Федьки из родни одна мать, коя состоит ныне гофмейстериной при дворе герцогини Курляндской Анны Иоанновны.
Анна Иоанновна А кто это такая? спросил де Лириа.
Глава 4
Но такие речи слышали одни земляки его.
Сын пастора из Вестфалии, Генрих Иоганн Остерман недолго в Иене науки штудировал. Вокабулы кое-как постиг, а метафизики не смог объять разумом. Куда деться бедному студиозу?.. Старший братец Остермана Христофор Дитрих (или Иван Иванович) уже прижился в России: на селе Измайловском обучал он дочерей царя Иоанна Алексеевича «благолепию телесному, поступи немецких учтивств и комплиментам галантным». Бедный студиоз Генрих Остерман тоже нанялся к русскому адмиралу Корнелиусу Крюйсу: ботфорты ему чистил да пиво студил. И адмирал в настроении похмельном вывез Остермана в
Россию, где его и стали величать Андреем Ивановичем Давно это было!
А сейчас Остерману уже под пятьдесят. Он вице-канцлер империи, он начальник главный над почтами, он президент Коммерц-коллегии, он член Верховного тайного совета Жарко стреляют печи в старобоярском доме Стрешневых, на Дочери которых женат вице-канцлер. Андрей Иванович сиживает в креслах на высоких колесах. Шлепая ладонями по ободам, покатывает себя по комнатам. Блеск русского самодержавия озаряет чело барона
Коптят тонкие сальные свечечки вице-канцлер бережлив (копит на старость). Ноги укрыты пуховым пледом, очень грязным. Над бровями зеленый зонтик, чтобы глаза бесстыжие прятать. Служба у Остермана наитончайшая конъюнктуры при дворе и козни европейские занимают его воображение. Отсюда, из душных стрешневских покоев, Остерман как паук ткет незаметную паутину, в которой скоро запутается, противно и липко, все русское государство.
Захлопали двери внизу дома, потянуло туманцем.
Марфутченок моя пришла, обрадовался барон. Марфа Ивановна, баронесса Остерман, боярыня дородная, породы столбовой, знатной. Под стать мужу своему грязная. И характером побирушка
Вот пильсын моему Ягану! Левенвольде шлет! Остерман на лету поймал апельсин дар из завоеванной Гиляни. Понюхал волшебный плод, уже побывавший в кармане курляндца.
Вижу, что Марфутченок любит своего старого Ягана, сказал он ласково (на языке русском, добротно и хорошо скроенном).
Вице-канцлерша подпихнула под него плед, откатила коляску поближе к печкам, прожаренным так, что плюнь зашипят. Слов нет, очень любила Марфа Ивановна своего немца. Да и было за что любить: не пьянствует ее Яган, не кочевряжится и не шумствует, как иные. Знай себе тихо и благочинно ведет разговоры с людьми иноземными
Что видела, Марфутченок? Что говорят на Москве?.. Вести были дурные: случай с Миллезимо возмутил Немецкую слободу. Дипломаты и без того жаловались месяцами не было аудиенций при дворе, Петр круглый год на охоте, в отъездах дальних, Долгорукие всем скопом своих сородичей заслонили от мира царственного отрока А теперь посол венский, граф Франциск Вратислав, будет просить сатисфакции. Посланники выражали Остерману возмущение поступком Долгоруких. Но вице-канцлер уже загородился от них козырьком и стал говорить столь невнятно, что сам себя уже не понимал: