Митрич потоптался на месте потом спрятал сигарету и вернулся к кульману.
Иностранец работал сосредоточенно и напряженно, если и поглядывал на своих русских коллег, то только изредка. Похоже было, что его где-то там проинструктировали насчет контакта
Бывает, люди, долго находящиеся вместе, приобретают способность, не сговариваясь, действовать единодушно Терпение кабешников лопнуло на третий день!
«Что?.. заискивать перед «иностранщиной»?!. Ну уж, нет уж!..» будто возмутились все враз.
А тут еще (кстати!) иностранец припоздал с обеда. Когда он появился, в бюро уже успела вернуться прежняя атмосфера
Массируя пальцами залысины, трудился над шахматной доской Конев. Мирно посапывал Митрич, безропотно отдавшись стулу и дремоте. Верочка стояла возле Красиной и наводила маникюр. Ловко манипулируя пальцами, Красина колдовала над рядом бисерных узлов итальянского макраме. В ускоренном темпе орудовала кольцевыми спицами Мария Петровна, наверстывая потерянное время. У кульмана работала одна только Бровина (которая не в счет!)
Находя уверенность в солидарности, каждый спокойно занимался своим делом, не обращая внимания на «высокого» гостя.
Но вдруг, как-то все враз будто кольнуло! оглянулись на него Иностранец не работал!..
Откинувшись на стуле, забросив ногу в узконосом ботинке на стол, он воскликнул, не скрывая восторга:
Boycott!.. Забастофка Okey!.. Понимай!.. Солидарна!..
Это было как гром средь ясного неба!
Бровина перестала чертить и села на стул.
У Марии Петровны вылетели две спицы, так быстро словно обожглась избавилась она от вязания. «Чего придумал!..» пронеслось у нее в голове.
Конев смахнул всю позицию, резко задвинув шахматы в стол: «Забастовка!.. Какая может быть забастовка?!. У меня очередь на «Жигуль» подошла, а он забастовка!..»
Даже Митрич проснулся. Вскочил со стула понял что или не понял лицо его приняло по-детски обиженное выражение.
Но больше всех поведение иностранца возмутило Верочку! Размахнув во всю ширь накладные ресницы, она шептала, отвернувшись от иностранца, но так, чтобы слышали свои:
Вишь, чем взять захотел!.. Империалист проклятый!..
Когда в конце дня заглянул шеф, подтянутый и немногословный, он застал своих подчиненных в идеально рабочих позах, будто все бюро фотографировали для доски Почета!..
Деловую, производственную обстановку находил он, к своему удовольствию, и в последующие дни. Даже бормотания Митрича не нарушали ее, а скорее подчеркивали.
К гостю привыкли, как привыкают, например, к новогодней елке, если она долго стоит в комнате, он перестал казаться таким уж экзотическим, таким «не нашим». И, когда на исходе второй недели иностранец простился, безбожно коверкая русский язык, и в сопровождении бдительного шефа исчез со своим потрясным «дипломатом» и невзрачным тубусом, кабешникам стало даже грустно! Все стояли у кульманов и грызли карандаши
Если бы кто-нибудь из подчиненных последовал за начальником, то увидел бы нечто странное.
Заведя иностранца в свой кабинет, Борис Сергеевич вдруг панибратски положил руку на его плечо и сказал:
Ну, Коля, у нас в кармане квартальный план и премия, у тебя дипломный проект! Желаю тебе успеха в институте!.. А мне пожелай придумать что-то новое Будь здоров, спасибо с меня причитается!..
Мария Кленова
СЕРДЦЕЕД
Приходя со службы домой, Сим Симыч долго, тщательно у порога вытирает о влажную маечку ноги, с умилением осматривает красненькую дверь.
Вот кнопка от звонка. А вот беленький номерочек от квартиры, а вон скважинка. Это замок английский. Дверь запирает напрочь!
А вон пятнышко. Ноготком он хочет сковырнуть пятнышко ничего не получается.
Это его дверь. Собственная дверь от собственной квартиры. И он с достоинством открывает ее, пальцем хлоп! задвигает язычок английского и запирает дверь на свой, отечественный замок.
«Кто знает, какую штуку за ночь выкинет «англицкий»? Еще на службу не попадешь! То-то и оно: «Мой дом моя крепость!»
Сегодня расстроенный тем, что не досталось в буфете апельсиновых долек, он толкнул дверь локтем и сразу скинул обувь.
Но тут резкая боль пронзает его спину. Он вскрикивает и прислоняет плечо к дверному косяку.
«М-да неженатый человек тьфу и нет тебя, как и не бывало!»
Боль в спине стихает, и Сим Симыч уже сузившимися в довольной улыбке глазами обегает комнату с большим шелковым абажуром, низко опущенным над столом, приходит в восторг:
«Моя совершенно отдельная полная самостоятельность»
Но заваленная узлами, коврами и ковриками, она уводит его не в столь отдаленные блаженные дни, и образ «хозяюшки» встает в его сознании во всей своей кроткой ясности.
«Скажем, навести порядок Молодаюшка раз, раз, раз и шик-блеск! А ты сиди себе в кресле, смотри телевизор и занимайся ногтишками стриги, пили, подкрашивай «Анюта, подай, будь добра, голубушка, вон те вон шлепанцы ноги после ванны, пусть себе отдыхают» М-да-а! Что ни говори, а жена существо в доме не лишнее».
Вздыхая, он шлепает в вышитых тапках на кухню, заглядывает в бар, а не пронюхал ли винное его царство холера-сосед вор, пьяница, паршивец.