XLIX. И так как пришло время им собраться на поле для выбора магистратов, и ни один не добивался консульства и не соглашался принять его, если предлагали, то сам народ выбрал двух консулов из числа тех, кто уже исполнял магистратуру и был приемлем и для народа, и для аристократии; их имена были Постум Коминий и Спурий Кассий (благодаря стараниям Кассия сабиняне были побеждены и отказались от притязаний на верховенство). Случилось это во время семьдесят второй Олимпиады, в тот год, когда Тисикрат из Кротона был победителем в беге на стадий, архонтом же в Афинах был тогда Диогнет . 2. Вступив в должность в сентябрьские календы, ранее чем это было принято у предыдущих консулов, они, прежде чем позаботиться о других делах, созвали сенат
и попросили изложить его мнение по поводу возвращения плебеев. Первым сенатором, которого они призвали выразить свое мнение, был муж по имени Агриппа Менений, бывший тогда в зрелом возрасте, которого считали человеком величайшей мудрости и особенно уважали за политические принципы, так как он придерживался умеренного пути, не склоняясь ни к увеличению высокомерия аристократической группировки, ни к тому, чтобы позволять народу действовать во всем независимо. Он побуждал сенат к примирению, говоря следующее: 3. «Если, сенаторы, все, кто присутствует, придерживаются одного и того же мнения и никто не собирается противиться примирению с народом, но только условиям его достижения, рассуждая о том, справедливы ли они или несправедливы, на которых мы должны с ними примириться и которые вы прежде рассматривали, я мог бы выразить мои мысли в нескольких словах. 4. Но так как некоторые считают, что именно этот вопрос и должен быть предметом дальнейшего обсуждения, а именно, лучше ли нам пойти на соглашение с удалившимися или начать с ними войну, я не думаю, что мне легко, кратко излагая свое мнение, посоветовать вам, что следует делать. Напротив, необходима несколько более продолжительная речь, чтобы разъяснить тем из вас, кто противится примирению, что они противоречат сами себе, если, собираясь запугивать вас, злоупотребляя вашим страхом перед теми трудностями, которые в высшей степени незначительны и легко поправимы, они в то же самое время не заботятся о том, чтобы принять во внимание величайшее и непоправимое зло. И они попадают в затруднительное положение ни по иной какой причине, как только по той, что рассуждая о том, что является целесообразным, они скорее прибегают ко гневу и неистовству, чем к разуму. 5. Ибо как можно говорить, что эти люди заранее предвидят путь полезный и осуществимый, когда они полагают, что государство столь могущественное и владеющее столь обширной округой, государство, которое уже становится предметом ненависти и наносит оскорбления своим соседям, будет способно без труда или в отсутствие плебеев удержать и сохранить подвластные народы, или же привлечет на свою сторону другой, лучший народ вместо самого нечестного народа, который будет сражаться, чтобы сохранить для них власть, и жить с ними в одном государстве в совершенном покое, ведя себя сдержанно в мире и на войне? Ибо ничего другого они не могли бы назвать для оправдания своих просьб к вам не соглашаться на примирение.
L. Я со своей стороны желал бы, чтобы вы увидели, сколь неразумным является и то и другое, непосредственно из самого этого, памятуя о том, что с тех пор как более бедные граждане возмутились против вас благодаря тем, кто отнесся к их несчастьям ни как сограждане, ни как люди благоразумные, и удалились из города, не делая и не намереваясь делать вам ничего худого, но размышляя о том, как они могли бы без позора примириться с вами, многие из тех племен, кто не расположен к вам, в душе возликовали и смотрят на это как на долгожданную возможность уничтожить вашу власть, с удовольствием пользуясь тем обстоятельством, которое предоставила им судьба. 2. Эквы и вольски, сабиняне и герники не замедлили начать против нас войну, и будучи озлоблены за свои недавние поражения, опустошают наши поля. Что же касается народов Кампании и Тиррении, преданность которых нам остается сомнительной, то одни из них открыто отпадают от нас, другие тайно готовятся сделать это. И кажется, что родственные латины, которые вошли с нами в доверительные отношения, не останутся более в прочной дружбе с нами, но даже их большая часть, как сообщают, настроена недружелюбно, уступив сильному желанию перемен, к которым все стремятся. 3. Мы же, прежде осаждавшие других, теперь сами находимся дома в осаде, оставив поля незасеянными, видя, как наши жилища разоряются, пожитки уносятся в качестве добычи, и рабы перебегают к неприятелю, и не зная, как справиться с этими несчастьями. И терпя это, мы еще надеемся, что плебеи примирятся с нами, хотя знаем, что в нашей власти одним решением положить конец возмущению?
LI. Наши дела и под открытым небом столь плохи, и внутри стен положение не менее ужасно. Ибо мы и союзников себе заблаговременно не подготовили, как будто собирались выдержать осаду, и нас самих весьма недостаточно, чтобы противостоять столь многочисленным вражеским племенам; и большая часть небольших и неравносильных по полноте воинских сил состоит из плебеев наемников, клиентов и ремесленников, не вполне надежных защитников гибнущей аристократии. И их непрерывное бегство теперь к удалившимся позволяет подозревать всех остальных. 2. Но более всего этого нас пугает отсутствие возможности доставлять продовольствие, так как земля уже находится во власти