истребление и все прочие виды зла, из-за чего наиболее удачливые потеряли бы свободу, а оказавшиеся в худшем положении были бы совершенно истреблены.
LXVII. Но более всего он просил их, устанавливая новое государственное устройство, обратить внимание на то, чтобы не пройти мимо неплохого ныне принятого обычая, говоря, что каким бы ни был общественный образ жизни полисов, очень важно, чтобы были созданы соответствующие условия жизни частных лиц. Ведь есть не самый худший в общинах или семьях чтобы каждый жил к собственному удовольствию и чтобы низшим все из милости или по необходимости предоставлялось от высших. Поелику исполнение требований глупцов не удовлетворит плебеев по получении испрошенного, но они тотчас предъявят другие, более значительные вожделения, то так будет продолжаться до бесконечности, поскольку это более всего свойственно черни. Ибо каждый в отдельности постыдился бы или под давлением более сильного побоялся бы действовать так, но сообща плебеи всегда вполне готовы поступать противозаконно, взяв в подмогу наклонности тех, кто требует равноправия. 2. Он сказал также, что сенату без всякой меры и ограничений следует воспрепятствовать зарождающимся, но еще управляемым желаниям безумной толпы, пока бунтовщики еще слабы, а не пытаться сокрушить их, когда они станут сильными и многочисленными. Ведь все люди, окрыленные сделанными им уступками, имеют гораздо более тяжелый характер, чем те, чьи надежды оказались тщетными. 3. Аппий перечислил множество случаев, касаясь дел греческих полисов, которые, будучи по тем или иным причинам изнеженны, позволили зачаткам дурных обычаев одержать верх, а затем уже не имели сил остановить и уничтожить их, вследствие чего вынуждены были дойти до позорных и ужасных бедствий. Он сказал также, что государство подобно одному человеку, так как сенат уподоблен человеческой душе, а народ телу. 4. Итак, если патриции позволят, чтобы безумный народ управлял сенатом, то, по словам Аппия, они испытают подобное тем, кто подчинил душу телу и будут жить не по разуму, а под влиянием страстей. Если же сенаторы приучат народ к тому, чтобы он повиновался сенату и направлялся им, то это означает действовать подобно людям, подчинившим тело душе и ведущим свою жизнь к лучшему, а не к наиболее приятному. 5. Аппий показал, что не будет большого вреда для города, если бедняки, раздраженные тем, что им не простили их долгов, не захотят из-за этого браться за оружие, сказав, что лишь немногим из них совершенно нечего терять, кроме самих себя: такие своим присутствием в войсках не окажут обществу сколько-нибудь значительной помощи, а их отсутствие не нанесет ущерба. Он напомнил сенаторам, что имеющие самый низкий имущественный ценз занимают в сражениях последнее место и находятся во вспомогательных частях построенных в фалангу воинов, присутствуя лишь ради устрашения врагов, так как не имеют никакого оружия, кроме пращи, польза от которой в битвах самая ничтожная.
LXVIII. Аппий заявил, что тем, кто считает необходимым пожалеть о бедных согражданах и советует помочь неспособным заплатить долги, следует выяснить, что сделало тех бедняками в то время, когда они и владели оставленными им их отцами участками, и многое получили от военных походов, и, в конце концов, приобрели положенную им часть конфискованного имущества тиранов. Ибо если они увидят, что те бедняки жили ради своего брюха и наиболее гнусных наслаждений, из-за чего и лишились средств к существованию, то следует считать это позором и пагубой государства и признать за великое благо для общества, если те добровольно уйдут из города. Если же они поймут, что бедняки лишились средств к существованию из-за бедствий судьбы, то следует помочь им частным образом. 2. Он продолжал далее, что давшие им взаймы сами наилучшим образом и поймут, и сделают это, и помогут им в их бедствиях, лишь бы они поступали так не под принуждением, а добровольно, чтобы вместо денег им досталась благодарность как моральное удовлетворение. Но оказывать помощь для всех без разбора, когда бесчестные будут иметь свою долю наравне с порядочными, и делать доброе дело посредством не самих частных лиц, а кого-то другого, и тем, кто лишится своих денег, не отплатить за их благодеяния даже благодарностью, все это вовсе не свойственно римской добродетели. 3. Но кроме всего этого и прочего, опасно и невыносимо для римлян, стремящихся к верховенству, которое, с большим трудом приобретя его для потомков, оставили им их отцы, создавать наилучшее и полезное для общества не по собственному выбору и убеждению и не в подобающее время, но, словно город уже покорен или ожидает этого, быть вынужденными вопреки собственному желанию делать то, от чего они не получили бы или никакой
пользы, или какое-нибудь ничтожное воздаяние, подвергаясь в то же время опасности претерпеть самое страшное из зол. 4. Много лучше будет для них выполнить более умеренные требования латинов и не испытывать жребий войны, нежели согласиться с совершенно непригодными предложениями тех, кто, намереваясь заручиться в войне помощью пращников, советует изгнать из города богиню Верности клятве, которую сооружением храма и ежегодными жертвоприношениями предписали им почитать их отцы . 5. Суть его мнения сводилась к следующему: тех из граждан, которые хотят разделить жребий войны на тех же правах, что и всякий другой римлянин, принять в дело; считающим же необходимым взяться за оружие ради отечества лишь при каких бы то ни было условиях, позволить уйти, так как они не могут быть полезными, и сами будут рады этому. Ибо такие, если они узнают об этом решении, сами, как он утверждал, отступят и, легко подчинившись, предоставят себя в распоряжение тех, кто советует для общества наилучшее. Ведь любой глупец всегда имеет обыкновение, когда ему льстят, превозносить себя, а когда его же пугают, становиться благоразумным.