и деньги и отправился на пляж. На нем еще никого не было. Вся территория пляжа была заставлена огромными зонтами, отбрасывающими
спасительные тени, и многочисленными плетёными лежаками для
отдыхающих. Репортёр подошел к самому «козырному» зонту, установленному ближе всех к морю, бросил вещи с одеждой на лежак и быстро
забежал в море. Невероятно тёплая, словно разогретая на гигантской
конфорке, соленая вода не радовала прохладой привыкшего к купаниям
в северных широтах Илью. Второй день он погружался в это парное
молоко и в очередной раз с досадой констатировал, что слишком тёплое
море не есть хорошо. После десятиминутного заплыва до волнореза
и обратно Илья вышел на берег.
К нему подошёл очень загорелый мужчина в спортивных трусах
и по-арабски стал что-то объяснять. При этом он активно размахивал
руками.
Что хочешь, чудо ты арабское? поинтересовался Илья. Я тебя
не понимаю! Ай нот андэстенд, вороша в памяти свои скудные знания английского языка, сформулировал он. О верном произношении
в тот момент и речи не могло идти. Английского Илья не знал. И весь
его словарный запас состоял лишь из нескольких фраз и выражений, которые он запомнил еще в школе, плюс некоторые словосочета-ния на арабском языке, которые Илья впитал в себя, когда отдыхал
в Египте, в Эмиратах и в Турции. Но этими «бонусами» он старался
не козырять. Боялся, что они будут не совсем уместными, а проще
говоря, окажутся примитивными ругательствами. В общем, диалог
13
Александр Коцюба Раненный Алеппо
с загорелым мужиком в майке явно не задался. Тот громко о чем-то
говорил, показывая всё время на табличку с числом шесть, прикре-пленную к деревянной ножке зонта. А Илья лишь разводил руками
в ответ, произнося при этом разные английские слова, значения которых он и сам-то с трудом понимал. Чаще всего из его уст вылетали: андэстэнд, май нэйм, а еще:
Да пошёл ты! Я же тебе русским языком объясняю, не понимаю я тебя, чудо ты нерусское, уже улыбаясь, продолжал «общение»
репортёр. Ладно, чудик, пойду в номер, надоел ты мне подытожил
он, забрал свои вещи и направился в сторону отеля.
К этому времени на пляже стали собираться отдыхающие.
В основном это были большие компании из местных. Сразу видно, что все они люди небедные и без всяких ограничений в поседении, свойственных жителям Востока. Женщины, «от мала до велика», в бикини, мужчины спокойно сидят рядом. Единственное, что сразу
выдавало в них восточную натуру, кальян. Курят все, причём постоянно. Среди вырывающихся клубов дыма проворно снуют подростки
с жестяными чашами на длинных подвесах-ручках, в которых тлеют
раскаленные угли для кальяна. Подбегая к одной компании, потом
к другой, молодые люди ловко хватают длинную курительную трубку, суют ее в рот, затем быстро бросают в свою чашу старый уголь, меняя
его на только что принесённый. В тот же миг парни глубоко затягива-ются, выпуская густые клубы дыма. Несколько мощных затяжек, и вот
он в спешке передаёт трубку кому-то из отдыхающих и бежит к другим. И так весь день
Блин, что за народ? уходя с пляжа, бурчал себе под нос Илья,
в стране война, террористы людям головы режут в каких-то двадцати
километрах отсюда, а тут пируют Причем, здоровые мужики сидят.
Шли бы Родину защищать, семьи свои, в конце концов.
Илья, ты чего бубнишь? окликнул его Виктор. Он направлялся
к морю с полотенцем на плече.
Да, ну их, вояки хреновы! отмахнулся репортёр.
А-а Ты про «пир во время чумы»? заулыбался оператор.
Так это здесь в порядке вещей: одни воюют, другие пируют жизнь!
Ты лучше скажи, как тебе водичка?
Да, каша сплошная, остановился Илья, еще и грязь кругом, вообще за собой не убирают. Пляж, действительно, был очень грязным, 14
Александр Коцюба Раненный Алеппо
кругом банки от пепси или спрайта, в море какие-то пакеты, остатки
еды и фруктов. Купаться в такой тёплой сливной канаве не доставляло
никакого удовольствия.
Тут еще этот араб докопался, продолжал жаловаться Илья,
орёт что-то, руками машет: уходи, типа, место занято.
Виктор посмотрел в сторону зонта с табличкой шесть:
А-а, ты там сидел что ли?
Да, удивленно ответил Илья.
Ты это зря. Это место забронировано компанией очень богатого
человека. Не знаю точно, кто он, но говорят, очень высокопоставлен-ный здесь товарищ.
Блин, я-то, откуда мог знать, что здесь элита куражится?
Да, ладно, забей! кладя руку на плечо Ильи, весело заключил
оператор. Пойдешь ещё купаться?
Нет, я в номер, телек гляну. Здесь «Россию» показывают, надо
новости посмотреть, ответил Илья.
Ну, как хочешь А вечером поедешь с нами в город? вновь
спросил Витя.
Поеду, куда ж я без вас-то, весело заключил репортер и направился к входу.
Кстати, чуть громче окликнул оператор, обращаясь к отошед-шему на несколько шагов коллеге, ты в курсе, что завтра рано утром
нас везут в Алеппо?
Теперь в курсе, ответил Илья, и слава Богу, хоть поработаем.
Он медленно зашел в здание гостиницы, поднялся к себе в номер, сел на кровать и с облегчением выдохнул: «Поедем, посмотрим на чертей бородатых».
Значит, слушайте сюда!.. С этого дня я для вас ум, честь и совесть
нашей эпохи! громко, выделяя каждое слово, командовал толстый
полковник, стоя на ступени при входе в военный ПАЗик. В салоне
сидели восемь журналистов, которым «посчастливилось» отправиться
в Алеппо. Из соображений безопасности, военные решили переправить
в осаждённый боевиками город, только по корреспонденту от каждого
телеканала пятерых человек и троих операторов. Условия работы
в ПУЛе, по мнению офицеров, подразумевали умения операторов снимать общий видеоряд происходящих событий и послед передавать эти
картинки на все российские федеральные телеканалы. Все возмущения
15
Александр Коцюба Раненный Алеппо
и пожелания, высказанные репортёрами накануне отъезда, военные так
и не приняли.
У меня приказ! оправдывался перед погрузкой в автобус капитан Семён, огласивший список «участников экспедиции», едут только
пять корров и три оператора: Виктор, Вадик и Никита.
А как же стендапы? интересовался корреспондент, оператор
которого не вошел в число «избранных».
Ответы на все вопросы у товарища полковника. Я лишь должен
доставить восемь человек, согласно списку, из гостиницы на аэродром
Хмеймим!
Автобус с журналистами стоял возле взлётно-посадочной полосы
с открытыми дверями и окнами, а из него на всю округу разносился
громкий и грубый доклад полковника. Он, как мог, ставил журналистам
задачу и объяснял принципы работы на ближайшее время. Причем
делал это в лучших традициях армейской школы, как учили на коман-дирских курсах общевойсковых училищ: чётко, максимально громко, и конечно же, с грубыми интонациями в голосе. Военные до сих пор
считают, что так задача лучше усваивается в подсознании человека.
В общем, полковник ревел так, словно перед ним сборище новобран-цев. Но так как в числе отбывающих репортеров были мужчины разного
возраста, большинство из которых служили в армии, то его ор можно
было списать на общение с «партизанами». Сразу было понятно, что
умудрённый опытом старший офицер не раз сталкивался, и, скорее
всего, командовал отрядами отслуживших когда-то мужиков, которых
военкоматы отправляют на военные сборы. Публика на таких манёврах, как известно, «та ещё», и управлять ею нужно соответственно. Видимо, поэтому полковник хмурил брови, стараясь придать выражению своего лица максимально грозный вид, и каждое произнесённое им слово
звенело, как пуля. При этом действии по всей его наголо бритой голове
волнами перекатывались громадные морщины, а маленькие уши под-прыгивали, словно серфингисты, погрузившиеся в пучину морскую.