По преданию за ночь семья змееголовов, состоящая из пяти-шести особей, была способна истребить большую деревню со всеми жителями, скотом, кошками, собаками и амбарными грызунами. Змееголовы питались только тёплой свежей кровью. Реакция этих тварей была такой, что человеческий глаз не поспевал за их движениями. Так, какие-то размытые тени видел обречённый человек в последние мгновения свой жизни.
А ещё он ощущал жуткий холод, исходящий из их смердящих пастей. По законам природы жили змееголовы: я охотник ты жертва. Я очень хороший и очень быстрый охотник, которому нужны многие силы для поддержания жизненного огня и продления своего рода, поэтому мне и нужны многие жертвы. Редкими существами были в то время змееголовы, почти исчезнувшими с лика земли. Ан нет же, случилось им в какой-то злосчастный год так расплодиться, что жители всей Шакриды* бежали в страхе из своих домов, бросая скарб, припасы, скот. Хватали детей, немного воды в запас и уходили, куда глаза глядят. Двадцать восемь Шакридских городов больших и малых, богатых и победнее, знатных и похудороднее, поглотила в тот год пустыня. Без малого сто тысяч душ загубили полчища змееголовов. А было того полчища тридцать четыре семьи по пять-шесть особей в каждой. Сбиться в стаю и начать истребление рода человеческого заставили тварей не вечный голод и лютая ненависть ко всему живому, а чёрное проклятие, насланное на Шакриду Сахамарским Триумвиратом*. Симское царство оставалось последним оплотом выживших, обезумевших от страха людей. Верховный Жрец Сима высчитал точный день и час нападения змееголовов. Но даже самому жалкому базарному попрошайке не пришло в голову предложить сдаться на милость Триумвирата. Гордый и свободный народ может быть нищим, голодным, больным. Этот народ может быть гоним и предан своими вождями, грызущимися за власть. Да, он может быть несчастным, обездоленным и проклятым. Но он не может стать покорённым народом. Покорённый народ не народ, это толпа рабов. У рабов нет истории. Значит, нет и будущего. Так вожди Триумвирата думали о возможном сопротивлении своего южного соседа, также думали и сами жители Сима. А дальше думы шакридцев и сахамарцев расходились в разные стороны, как две дороги от одного придорожного камня. Причин для взаимной вражды у обеих сторон было предостаточно. Не об этих причинах сейчас идёт речь. Речь идёт о неотвратимости страшной участи всех жителей Сима и соседей, пришедших к его стенам искать спасения.
Это должно было произойти завтра через час после захода солнца, а сегодня на рассвете в город вошли эти Пятеро. Шли на четырёх лапах, свечками держа свои длинные хвосты, изогнутые на концах. Короткая густая шерсть Пятерых опалово поблёскивала в лучах восходящего солнца. Хвост, лапы, уши, нос и подбородок отливали антрацитом. Глаза цвета чистейшего бирюзита* не выражали ничего. Сим город ранний. На рассвете собираются кумушки у городских фонтанов: воды набрать, новостями поделиться, и все важные дела каждый уважающий себя горожанин старается сделать до утверждения беспощадного светила в зените. Пятеро чужаков дошли до самого большого фонтана и остановились. Народу на площади было много, и он безмолвствовал. Журчала вода, животворящими каплями искрясь в отблесках начинающего новый день светила, да привычно поскрипывало гончарное колесо слепой Сайдигат. Старуха удивилась враз наступившему безмолвию, оставила свою работу, омыла сухие морщинистые руки в чане, стоящем у открытой двери, и вышла. Безошибочное чутьё столетнего человека направило Сайдигат к фонтану. Когда между старухой и одним из чужаков осталось расстояние вытянутой руки, она остановилась. Сайдигат вынула из многочисленных складок своего рабочего пджаба* небольшую ярко расписанную глиняную пиалу, зачерпнула прохладной фонтанной водицы и протянула перед собой:
Выпей, добрый человек.
Кошка, стоящая к Сайдигат ближе всех, вдруг поднялась на задние лапы, передними обхватила пиалу и начала жадно лакать воду.
О-о, как тебя замучила жажда.
Старуха улыбалась. Кошка бережно опустила пустую пиалу на землю, встала на четыре лапы, встряхнулась, сбросив с усов несколько капель, и благодарно потёрлась о ноги Сайдигат.
Вот и хорошо, сказала старуха, продолжая улыбаться. Пусть твои спутники тоже напьются. Будьте гостями славного Сима.
Так Пятеро и остались в городе на этот день и эту ночь, а потом ещё на один день. На вторую же ночь была Великая битва.
***
Р-р, мыр-р-р, фр-р-р, мра-а-а-у-у-у!
Вот так последнему змееголову перекусили его страшную голову, смердящую навьим холодом. Вот так мы победили злобное племя Великой тьмы!
Вань, а, Вань, какого лешего ты мне эту бодягу в сотый раз переводишь? Тут же и без толмача всё ясно. Ты лучше спроси у этого хвастуна, откуда у него такое подозрительное пятно во лбу. Насколько я знаю, у настоящих симосидов два цвета в масти: опал и антрацит. А эта рыжая отметинка между ушами у тебя откудова взялась, а, Симыч? Небось, по соседству с твоей матушкой какой-нибудь шустрый рыжик обитал? Симыч, чё молчишь?
Хвост Сима сразу увеличился в объеме втрое.
Слышь, Алён, а какого рожна ты вечно его задираешь? Ведь знаешь, что кот ответить не может.
Ответить-то он, конечно, не может, но дать ответ запросто!
Как это? опешил Ваня.
Как-как, а вот так, девушка начала вытаскивать из кармана своей походной куртки разноцветные атласные ленты, безжалостно измочаленные кошачьими когтями и зубами. С появлением на свет божий всё новых ленточек выражение кошачьей морды становилось всё безмятежней.
Си-им! укоризненно покачал головой паренёк.
В ответ Сим присел на задние лапы, а передние недоумевающе развёл в стороны.
Вот, а ты ещё меня попрекаешь, удовлетворённо сказала Алёна.
Так за нехитрыми разговорами, которые больше смахивали на препирательства, они дошли до окраинных изб Праста. По всему видать, что в этих ветхих временных лачугах обитали огородные сторожа. Сил у троицы ползти до поселковых ворот уже не было, и они направились к крайней лачуге. Круглощёкая аппетитная луна освещала крошечный дворик перед домишком, отгороженным от приличного куска огородной земли невысокой плетёной изгородью. Калитка была закрыта на засов. Дверь в домик распахнута настежь, чтобы позволить ночной прохладе беспрепятственно проникать внутрь. Звуки, исходящие из глубины дома, поражали воображение.
Сим, хватит тормошить меня, я сам гадаю, что за чудище обитает в этом убогом жилище. Его слыхать аж в столице.
Эй, хозяин, звонко крикнула Алёна, которой надоело переминаться с ноги на ногу. Звуки стихли. Стало слышно чьё-то недовольное бормотание. На пороге возникла высоченная тощая фигура и заверещала тонюсеньким голоском:
Чагой-то шляетесь тутова по ночам? Хто такие будете?
Баушка, не серчай, мы дитятки малые: сестрица Алёнушка и братец Иванушка, а с нами котик серенький, ущербненький.
При последних словах Сим, готовый пасть замертво прямо на месте, встрепенулся и нацелил когти в сторону тощего зада девушки. Иван приставил к носу кота кулак.
Калитку отоприте да входите. Железки свои за порогом оставьте, мой тихун железо не привечает.
Путники вошли в домишко. Старуха сняла свой громоздкий остроконечный головной убор, бережно поставила его в углу и тут же стала ростом почти с Алёну. Всё убранство лачуги состояло из колченого стола, лавки, накрытой вытертой овчиной, пары расшатанных приседок* да громоздкого ларя с откидной крышкой. Старуха с трудом подняла крышку, достала из недр початую краюху хлеба, завёрнутую в пёструю тряпицу, и чугунок с холодной картошкой. Потом, слегка замешкавшись, с самого дна вытянула длинный пахучий свёрток. Сим тут же блаженно замурчал.