Покедова
Когда самолёт пошёл на снижение, снова закружилась голова, закололо под лопаткой. Я прыснул нитроглицерином под язык, расстегнул ворот рубахи и попросил воды.
Новый Харьков встретил отстранёнными настороженными лицами, весенней распутицей, обилием рекламных панно и красивых женщин. Зловонными платными туалетами, автоматами для продажи презервативов, пособиями по технике секса и табличками с мольбой «Недопалки не бросать!». Неизвестно, куда может завести непросвещённого читателя его фантазия, но недопалки по-украински это окурки.
Юбилейный вечер проходил в муниципальной галерее.
После выступления я нырнул в родное Харьковское метро и со скоростью 150 км/час потрясся на Павлово Поле к Электрошурке.
В кабаке мой приятель давно не играет.
После того как кабацкое помещение выкупил фитнес-клуб, Электрошурка перековал гитару на ножовку, и пошёл в народ херачить евроремонты.
Да простит меня читатель за неизысканность стиля, но кабацкий лабух не может выполнять (или производить) ремонты. Он может их только херачить. Точно так же, как не может он интеллигентно сказать: «Коллега, идёмте пописаем» Настоящий лабух обязательно залепит: «Пошли, чувак, поссым на брудершафт», да ещё непременно ввернёт: «Я угощаю».
Ремонтами Электрошурка кормился почти три года, пока не отрыл в себе талант фотохудожника. Постепенно прикупил аппаратурку, теперь у него свой фотосалон в здании исторического музея.
Встречали меня тепло, всё выглядело пристойно. Лариса нажарила мяса и котлет с чесноком, замутила целую выварку холодца.
Усидели втроём сначала мою бутылку, потом две хозяйские. От неразлучной супружеской пары я много чего узнал.
Оба их сына женаты, у каждого своё дело, внуков пока нет.
Толик Змиенко спился и пошёл лабать в шляпу на балалайке в подземных переходах. Умер от белочки десять лет назад.
Бонифаций забил на барабаны и ударился в бизнес. Выпрашивает у соседей старые шмотки и шьёт из них детские платьица, которые втюхивает лохам на Салтовском рынке.
Неживенко забросил клавиши и купил кирпичный завод в Рыжове. Потом разорился и «постригся в монархи» как сказал Электрошурка.
Пржездовский оказался греком, сбил коллектив два бузукиста, певец, багламист и шарашит («шарашит», в отличие от «херачит», не предполагает отвращения к выполняемой работе) греческие свадьбы по всей постсоветской прострации.
Заночевал я у Жуковых Ларки с Шуркой, а на следующее утро поскакал на бывшую работу, в Металлпром.
Повидался с Наташей Плотниковой, с Мариком Проушанским.
Проушанский уже начальник отдела. Почти не изменился, только голова седая. Брат его перешёл в ЭлектроТЭП.
Побывал на Москалёвке, повидал отчий дом. На «опознавательном» фонаре над окошком фамилия нового хозяина. На фасаде всё тот же зелёный «набрызг» из смеси цемента с масляной краской. Те же белые ставенки. Постучался, открыла какая-то бабуся. Пустила во двор
Вечером «пьянствовал водку» с Колей Черкашиным. Коля рассказал, что недавно не стало Твердохлябьева.
Прожил Витя Твердохлябьев ровно 70 лет, тютелька в тютельку. Ибо умер Витя в день своего 70-летия. Выпил с молодой супругой самогончика и решил продемонстрировать, что он ещё «ого-го». Сделал стойку на голове. И готовченко Инсульт, «скорая» не успела.
Я шлялся по Харькову, дышал его воздухом, глазел на вывески, преображённые улицы, наворачивал резиновые пирожки с картошкой, рассматривал новые станции метро.
Пил по-взрослому в гостях у Лицина, Арефьева, Бонифация
Электрошурка как в воду глядел.
Харьков вылечил. Всё сняло как рукой.
С этого, собственно, и началось.
Я прилетел в Кёльн, и через пару часов электричкой добрался до «родного» Ифгаузена.
Дома сварил себе кофейку покрепче, открыл окно и включил комп.
Далее крупными буквами набрал: «Бабло Бабилона»
Бабло Бабилона
«Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт!»
Не можешь разобрать, читатель?
Сбегай за очками, я подожду.
Ну что, нацепил окуляры?
Повторяю специально для тебя:
Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт!
Опять не понял? Объясняю по новой. Понимать от тебя не требуется. Ты же читатель? Вот и читай. И не «про себя», а вслух. Не дрейфь, дуй смелей! Тебе ведь русским языком написано, чёрным по белому:
Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт! (упрощённо «Всё отдам, если тебя это осчастливит!»).
Да, чуть не забыл! Вещай не в гордом одиночестве, а в компании двух-трёх собутыльников чётко, слаженно (от слова «лад», а не «лажа»), на одном винно-водочном дыхании с ними.
И главное в темпе «престо», мелким помолом. И не на ушко собутыльнику, а в микрофон, который подло усилит и разнесёт по залу каждую твою оговорку, каждый досадный твой ляп. Так что давай. Строго по тексту, и чтоб никакой мне отсебятины.
А проколешься, пропустишь буквицу или ляпнешь вместо неё другую значит, не умеешь ты, читатель, читать. Какой же ты после этого читатель?
Профан ты. Невежда. Стажёр-дилетант. Городской сумасшедший. Такие дирижируют дома патефоном, поют серенады в общественных банях и заваливают стихами серьёзные коммерческие издания. И делают это не за бабки, а исключительно по зову сердца.
Короче. Бабки за такую работу не положены. Поэтому от меня (не от покорного, как лукавят иные писъменники, твоего слуги, но от подлого и мстительного шефа-изверга!) ты не получишь ни копья. И это за целый вечер декламации набивших оскомину текстов, доставших тебя по самое «не могу».
Ну что, кайф ниже среднего?!
Примерно в такой же переплёт попадали мы с Андреем Неживенко, Диогеном и Бонифацием, когда, вперившись в ноты, на пропахшей подгоревшими цыплятами кабацкой сцене каждый вечер под коду херачили в унисон зубодробительную тарабарщину, сочинённую нашим же бас-гитаристом Электрошуркой.
«Всьо-аддам» с невозмутимым видом, как будто въезжаем в этот умопомрачительный набор нот.
Как любила повторять Марина, моя бывшая жена: «Такое не для среднего ума».
Любила ли меня Марина?
Всё отдам!..
Кстати, мы прожили двадцать семь лет.
Чтобы понять, о чём это я, попробуй, дорогой читатель, изречь такую, например, сентенцию: «Увы, любовь прошла!».
Не тушуйся, я помогу.
Готов?
Поехали, три-четыре:
Увы, любовь прошла!
Ну что, получилось?!
Молодца, Максимка!
Повтори заклинание ещё раз.
Повтор сей не гарантирует, что испепеляющие, сносящие тебе башню думы мгновенно улетучатся. Как тараканы после освежающего дихлофосного ливня. Напротив они никуда не денутся. Как те же тараканы.
Но благозвучный, легкоусвояемый тезис втемяшится в черепушку так, что разбуди тебя среди ночи, и выдашь ты наизусть без сучка, без задоринки: «Увы, любовь прошла!».
Это тебе не «Всьо-аддам», о которое можно вывихнуть язык и покалечить мозги.
Так же легко, с первого раза, запомнил ты когда-то: «Я помню чудное мгновенье», «Ромашки спрятались» и «Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать?».
Такая же петрушка с мелодиями.
Когда услышанный только что мотивчик, в том числе и сыгранный тобой самолично по нотам (на рояле, клавесине, саксофоне, акынском сазе, английском рожке или даже на «эсной» тубе) понятен, он приклеивается сходу и намертво. И никакие ноты для исполнения этой песенки в дальнейшем уже не нужны.
Увы, любовь прошла!
Всьо-аддам-есльы-тебьа-этта-ащасльывьыт
Любовь величайшее заблуждение человечества.
Глупость.
Мыльный пузырь.
Идолопоклонничество.
Не изживаемый пережиток нашего языческого прошлого.
Каждый смертный от правителя до нищего прошёл через это.
Любовь! что может быть глупей, наивней и смешней?
Озноб, лихорадка естественная реакция организма на заражение. Душераздирающий крик реакция на неимоверную боль.
Любовь это безусловный рефлекс организма на красоту.