Если так, то их отпустят, и они придут сюда. Сядь говорю, остынь. Давай подождём сначала, потом будешь уже пороть горячку.
Тебе легко!.. Ай-й!.. Блин!
Он сел на пол и схватил себя за голову, не выпуская из рук топор.
Успокоиться и прийти в норму нам обоим вскоре помогла бутылка дорогого и роскошного шнапса из его рюкзака. Аркадий пил со знанием дела, я кряхтел и морщился, но воспринимал поило как лекарство и подливал себе ещё и ещё. Мало-помалу алкоголь вместе с частичкой рассудка забрал и сковывавший нас ужас от пережитого, и мы оба, если уместно будет так выразиться, пришли в адекватное состояние. Часы тикали на кухонной стене, а мы всё пили и ждали, пока придёт Ангелина с её матерью, и мы услышим звонок домофона. Но никто так и не приходил.
Капец бормотал Аркадий, осознавая, что с каждой минутой надежды на лучший исход у него становится всё меньше.
Да ладно ты! Времени ещё десять часов. Они, видать, уснули тогда снова и спят до сих пор.
Хорош уже, а! Ясно же всё. Что-то нечисто. По ходу Блин, а чё они могут сделать, как думаешь? спрашивал он.
В смысле «сделать»?
Ну там, не знаю. Ты вон, как-то про рабство чё-то говорил.
Да я же так, шутя. Какое рабство? Мы ж не в Древнем Египте.
Ага. Ну всё равно, они же черти, блин! Ещё и злющие щас, как чёрт.
Да ну, брось! Ну чё они вот, а? Чё? Там из тех, кто даже уходить планировал, половина мужиков здоровых. Чё ты думаешь, они зайдут и всех насиловать будут, а?
Аркадий вздрогнул. Был видно, что я озвучил его худшие догадки. Я поспешил исправить положение:
Насиловать мужиков, прикинь? Х-ха! Да расслабься. Всё окей будет, вот увидишь.
А если нет?
А если нет тогда и подумаем. Давай ещё по одной.
К полудню бутылка опустела. Я чувствовал себя мертвецки пьяным и вместе с тем живее всех живых.
Надо туда идти, слыш, сказал Аркадий, тоже уже заметно окосев. Он курил прямо в кухне, но я не возражал.
Куда ты щас пойдёшь? ответил я, Дороги не найдёшь, заблудишься. У тебя есть чё ещё?
Да, я ещё винца брал.
Давай разопьём. Ужрёмся так, чтоб совсем, и ляжем отсыпаться. А как проспимся так и будем решать. Ну, ты будешь: я-то никуда не пойду, не обессудь.
Тупая идея. А если они придут?
А если придут мы откроем. Ты чё, звонок не услышишь?
А вдруг не услышу?
В прихожей на полу ляжем, как свиньи. Так точно проснёмся, если позвонят.
Позвонят! Бл Телефон!!! озарило вдруг Аркадия.
Он вытащил из кармана мобильник и набрал, по всей видимости, номер Ангелины. Первые три долгих гудка он слушал с надеждой. Потом, с каждым новым, надежда таяла в его глазах, и я вдруг вспомнил себя, дозванивавшимся в первые дни до матери с отцом.
Не отвечает, прокомментировал он, нажав на сброс.
Тогда не знаю, ответил я, и впрямь не зная, что ещё ему сказать.
Так, всё, я пойду, решительно сказал он, вскочив со стула. У него тут же закружилась голова, и он закачался, едва не рухнув прямо на стол.
Ну куда ты такой пойдёшь?
Пойду! Надо это быстро решать, иначе капец.
Да может Может ну его, а?
В смысле «ну его»?
Ну, нафиг? Ты сам целый, чё тебе ещё надо? Погоди, отдышись, проспись, там уже подумаешь свежей головой.
Чё думать-то? Это ж не левые люди какие. Мы с ней Не знаю уже, сколько.
Да это понятно. Но сам-то Ты ж сам там пропасть можешь. А так хоть Не знаю, блин. Так хоть сам живой останешься, стопудово.
А нафиг мне самому живому быть просто так, скажи?
Сказав это, Аркадий посмотрел на меня плывущими, беспросветно пьяными глазами. Но за блестевшей в свете кухонной лампы пеленой алкогольного одурения в его взгляде читалось что-то настолько трезвое и ясное, что я, как ни старался, не смог придумать к этому подходящего описания. Он был подавлен, был в смятении, но несмотря на это, он точно знал, что составляет смысл его существования даже в этой новой, бессмысленной реальности и ни секунды не сомневался в том, что ему нужно делать дальше.
Только слыш, это Я многого прошу, наверное, а ты и так много сделал. Но я всё-таки попрошу, потому что иначе никак Аркадий взял долгую театральную паузу, которая, несмотря на всю свою внешнюю наигранность, в сущности своей была бесконечно искренней.
Ну чё? Говори.
Мне, наверное, бабло нужно будет. Или драгоценности какие. Чтоб откупиться. Они по-любому там, если держат их, просто так не отпустят. А я перебить всех не смогу я ж не Рэмбо. И не этот Как его? Джеймс Бонд. Типа, прокрастс Прокрстк Про-красть-ся я не смогу тайком и их выкрст выкраскс Ну, ты понял, короче.
Понял, ответил я.
У матери с отцом был тайник с валютой и драгоценностями, местоположение которого я знал, хотя они сами мне о нём никогда не говорили. Всё, что они сберегали на чёрный день, было в ящике комода в их спальне. В том самом ящике с нижним бельём, в котором не стал рыться лысый мужик в кожаной куртке, вломившийся в мою квартиру на пятый день и требовавший дать ему аптечку. Теперь и вы знаете, где находятся ценные вещи моих родителей, но, если вдруг вам захочется найти их и прибрать всё к своим рукам, спешу вас расстроить: там больше ничего нет.
Взяв всё, что я ему отдал, Аркадий направился в ванную, чтобы умыться холодной водой и намочить голову. Так он надеялся хоть немного протрезветь.
Точно не передумаешь? спросил напоследок я, когда уже открывал входную дверь.
Нет. Давай, не томи.
Ладно. Удачи тебе.
Спасибо. Тебе тоже. Да может и увидимся ещё сегодня! А может, мы сразу ко мне пойдём не знаю. Но ты в всё равно хотя бы щас пока, первое время, будь у домофона.
Буду.
Ну всё, я погнал, давай.
Аркадий вышел в подъезд, и я закрыл за ним дверь.
Я больше не пил, решив оставить бутылку вина из своего рюкзака на чёрный день. Но и без новой дозы сознание моё плыло, и с каждой минутой в полном одиночестве и в давящей тишине гостиной я всё больше хотел спать. Я решил, что прилягу ненадолго тут, на диване, а если кто-то позвонит в домофон, я обязательно услышу и открою. Спал я крепко и долго, с перерывами на редкие пробуждения для похода в туалет. Окончательно проснулся я только в половине шестого вечера. Аркадий с Ангелиной и её матерью так и не появились, и я был уверен, что не мог пропустить звонок домофона. Это значило, что либо они ушли к Аркадию, миновав мой дом, либо Либо что-то помешало им добраться до меня, а то и даже выйти за пределы Радуги. Я решил включить компьютер впервые за долгое-долгое время зайти в интернет, написать Аркадию и справиться о том, как у него дела. Но, открыв окно браузера, я обнаружил, что интернет исчез. И больше после того вечера он так и не появился.
По тому, сколько времени в нашем пьяном разговоре мы с Аркадием уделили обсуждению того, что произошло на парковке перед Радугой, могло показаться, будто бы смерть Юры и его отца вовсе прошла мимо нас, не оставив поводов к тому, чтобы всё это дело проговорить. На самом деле, конечно же, нет. Просто что тут уже теперь обсуждать-то? Да, оба из нас впервые увидели, как умирает человек именно человек, а не ходячий мертвец, который, в сущности, и так уже мёртв. Да, всё увиденное останется в нашей памяти до конца наших дней. Но, пожалуй, мы были не настолько близки, чтобы делиться своими глубокими переживаниями на этот счёт друг с другом вот, что. О том, что сейчас происходит в Радуге, я не имею ни малейшего понятия. Знаю только, что теперь там находятся все эти люди, для которых рутинным делом оказалось зарезать и застрелить человека, а значит туда лучше больше не соваться. Людей, творящих на улицах то, что раньше казалось немыслимым, теперь стало много, и в этом смысле весь наш город вскоре превратится в одну большую Радугу дайте только время. Сегодня, например, пока писал, видел под окнами каких-то трёх упырей, бивших стёкла в квартирах на первом этаже моего дома. Потом они влезали внутрь и, должно быть, выносили всё подчистую. Те, кто на такого рода дерзости не способны, в массе своей продолжают сидеть по домам и бояться. Вряд ли в ком-либо ещё теплится надежда на то, что всё как-нибудь рано или поздно рассосётся, и жизнь вернётся в привычное русло. Теперь людей отделяет от выхода наружу один только страх. Но с отключением электричества, водоснабжения, сотовой связи, с уходом в небытие всего того, что раньше составляло нашу привычную жизнь, и наличие чего позволяло продолжать отсиживаться в стенах своих квартир без всего этого и самые запуганные вскоре начнут выползать на улицы и контактировать с враждебным внешним миром. И неясно, во что это всё выльется. Мне осталось рассказать лишь о последних шести днях, чтобы дойти до того самого дня, когда я нашёл дневник и начал его вести. Постараюсь сделать это завтра. А потом сделаю так, чтобы для меня всё закончилось. Для этого я уже подготовил всё необходимое.