Нина сняла куртку, поставила рядом с собой пакет.
Мам, сделай чай, что ли, или кофе, Нина решила выказать маме дочернее отношение, как бы попросить позаботиться о ней.
Да, дочка, сейчас, мать засуетилась с чайником в руках.
Только мне с молоком, если можно.
Ой, а его и нет у меня. Ну, да ладно, сбегаю в продмаг за углом, обернусь в фюнф минутен. Из Светланы иногда выскакивали немецкие слова, ее отец, дед Нины, воевал, любил иногда щегольнуть такими словечками, знай, дескать, нас ветеранов!
Пока мама была в магазине, Нина повесила пуховик в глубину шкафа в прихожей. Надела перчатки, вынула молоток, вошла с ним в спальню. Там, раскинувшись, лежал и храпел Мишаня, последний мамин сожитель. Это был здоровенный мужик лет под шестьдесят, неопрятный, вечно поддатый, но не злой. Нина положила молоток рукояткой в его ладонь, сжала пальцами. От Мишани исходил томительно-тошнотворный запах перегара и чеснока.
Нина прошла в ванную, встала на табуретку, балансируя на кривых неодинаковой длины ножках. Положила молоток на полку антресоли так, чтобы его не было видно, но легко было нащупать. Еще утром, разматывая скотч с его бойка, заметила пару прилипших волосков. Вот удача, подумала Нина. Вырезала этот кусочек скотча, сложила, положила в кошелек. Теперь молоток лежал с двумя незаметными волосками на своем бойке.
Когда пришла мама с бутылкой молока, Нина рассказала ей в доступных выражениях о своей беде, о предстоящей операции. Мама охала, качала головой, даже коротко всплакнула. Нина решила чем-то отвлечь себя и маму. И стала пересказывать, что услышала от БМВ тем самым замечательным, но таким коротким вечером. Например, про город Прагу с его таинственными улочками и легендами; единственными в мире староместскими часами, которым нет подобных в мире, и за которые был ослеплен их создатель; с его уютными кафе и причудливыми мостами; о глиняном великане Големе, который спит уже шестьсот лет, но ждет своего часа, чтобы проснуться и разнести город вдребезги и пополам Светлана Петровна покачивала головой, улыбалась и вздыхала, что вот не привелось ей в жизни поглядеть иные страны, а как бы хотелось!
Нина догадывалась, что примерно в это самое время Юра мог получить известие о гибели Ольги. Маме ничего говорить не надо, это очевидно. К племяннице она относилась хорошо, они обе были активными в жизни, старались брать у нее как можно больше, только каждая свое.
Нина заторопилась домой, сказала, что как ляжет в клинику сразу даст знать, что и как.
Мама провожала ее с непривычной грустью в глазах, как-то смиренно и даже обреченно. Нина встряхнулась от накативших грустных мыслей, собралась. Ведь она все сделала правильно, не так ли?
Нет, не так какой-то внутренний голос ответил, ей как будто откуда то сбоку. Нина даже обернулась. Никого. Нина поняла, что переутомление нарастает; болезнь, необходимость защитить семью, внутренний разлад и охлаждение к мужу спаялись в тяжелый нервный ком, застрявший где-то в глубине шеи. Надо бы поплакать о себе, несчастной, но на это нет времени. Пора домой.
Дома был только младший сын, играл в телевизоре на новой игровой приставке. Причем, игра была по его спортивному профилю. Он так стремился к достижениям в своем спорте, что не тратил время на всякую ерунду, например, девочек и разные компании, только тренировки.
А где все? спросила Нина, предполагая ответ.
Сын ответил не сразу.
Что-то случилось с тетей Олей, папа с Леней уехали туда, на квартиру. А потом, возможно, в милицию.
Нина внутренне напряглась, хотя и была ко всему этому готова. Стала набирать телефон мужа, но тот сбрасывал звонок.
Ладно, подумала она. Пусть все идет, как идет, а мне пора собирать вещи.
Муж и старший сын вернулись вечером, уставшие, муж был заметно нетрезв, сын его слегка поддерживал под руку. Разделся, прошел на кухню. Налил себе водки, выпил, не закусывая, добавил.
Оленьку убили, выбросили из окна, надтреснутым голосом выдавил он. Что же это такое?
Нина с усилием подошла, погладила по голове, сделала вид, что готова заплакать. Но не получалось, поэтому отвернулась и ушла в ванную. Значит, ее игра в самоубийство не сыграла, жаль. Интересно, что пошло не так, почему же оставленная ею картинка не сработала как надо? Очевидно, погоня за неизвестным в пуховике и очках вывела ментов на след.
В воскресенье с утра Юра с больной головой уехал на вокзал встречать родителей Ольги, своих дядю и тетю.
Нина не поехала. Ей собираться надо, в понедельник ложиться на операцию.
Похороны запланировали на вторник, тем более, что придется ждать результаты судебно-медицинской экспертизы. Нина ощущала некую двойственность своего отношения к происходящему. В какие моменты она была подавлена совершенным и задавала себе вопрос, зачем это сделала и что будет с ней и семьей, если правда раскроется. Ей становилось так страшно, что она даже не могла удержать внутри себя жидкость, несколько раз непроизвольно обмочилась посреди бела дня. Пришлось даже носить с собой запасные трусики и прокладки. Надо было сходить в церковь, как это они делали с бабушкой, маминой мамой, покаяться. Но Нина боялась, что каждый образ на стене, каждый лик в окладе разглядит ее изнутри, догадается обо всем и громко объявит ее страшный грех на весь храм, на весь мир.
Однако, все чаще Нина чувствовала в себе иное силу, превосходство, способность управлять событиями и людьми. Ей становились настолько понятны мотивы и поступки других людей, что сама себе удивлялась. Раньше Нина не была проницательной женщиной. Так, понемногу догадывалась, кто хороший, кто плохой, что сказать, что сделать в той, или иной ситуации. На уровне обычной бытовой женской интуиции она жила, общалась, чаще ошибалась, но была в мире с собой и другими, которым много прощала просто потому, что себя считала счастливой и удачливой.
Когда Нина заболела, она восприняла это как обидную несправедливость. Ну как же так? Старалась для семьи, близких, помогала больным, честно работала, мужу не изменяла. И что? Чем ее наградила судьба? Какой-то дрянью в голове, дыркой в черепе, деменцией, инвалидностью, потерей мужа и семьи, предательством?!
Так вот хрен вам! Сама сделаю все, исправлю несправедливость этой жизни, возьму у нее, что смогу, что успею!
Ей вдруг очень захотелось разорвать круг одиночества, поделиться всем с умным и понимающим человеком. Например, с БМВ.
Пока дома никого не было, набрала его номер, выждала несколько долгих гудков.
Да? БМВ был, видимо, чем-то занят.
Это Нина, у меня вопрос.
Да, Нина, в чем дело?
Вот это да, а зачем я вообще ему звоню? Поделиться интимными переживаниями сексуально-неудовлетворенной убийцы? Видно, голова постепенно перестает работать нормально, надо что-то придумать, причем срочно.
Извините Булат Максудович, не могу найти записку с телефоном клиники, куда вы меня направили.
Ну, конечно, ничего страшного, минуту.
Нина стояла с трубкой в руке, холодный зимний свет наполнял ее комнату, но не согревал, а как-то обволакивал вещи, мебель, ее саму, вызывая легкий озноб и ощущение своей отделенности от этого мира.
Вот, записывай, только внимательно.
Больше причин удерживать его у телефона и слушать его уверенный, приветливый голос не было.
Пожелайте мне удачи, что ли просительно и вместе с тем требовательно сказала Нина.
Ниночка, вам ничего не грозит, вернетесь здоровее, чем были. И мы о многом с вами поговорим. Я буду за вами приглядывать, чтобы вы в первое время не перенапрягались.
Боже мой, вот это радость! Приглядывать за мной! Своими умными глубокими глазами. Да я так буду приглядываться, что ты и не поймешь, как окажешься в моих объятиях, мой милый и желанный! Уж я приглянусь, обещаю.