В 1781 году двадцатитрёхлетний Блейк женится на восемнадцатилетней Кэтрин Райт (англ. Catherine Wright). Невеста неграмотна вместо подписи она поставит крест в церковной метрике. В дальнейшем поэт научит свою жену читать, писать, раскрашивать гравюры и даже работать на печатном прессе. Удивительно гармоничный брак, несмотря на ранние бурные годы.
Я забыл сказать, что поэт открывает свою типографию. В дальнейшем эта типография в основном будет обслуживать самого Блейка, печатая его собственные поэмы, которые он будет самостоятельно иллюстрировать, вручную раскрашивать и продавать, что обеспечит ему если не роскошную жизнь, то безбедное буржуазное существование. Если вы полагаете, что текст поэм набирался из типографских литер, вы ошибаетесь. Точно так же, как и рисунки, текст каждой отдельной страницы поэт гравирует вручную.
Обратите внимание на слово Whoredoms (нечто вроде «блудодейства»)! Оно не влезло в строку и заворачивается вверх, примерно так же, как современный школьник может завернуть строчку в тетради. (Про «современный» я, наверное, преувеличил.)
Блейк, как вы поняли, не только поэт он графический иллюстратор своих книг, он также художник с собственным неповторимым стилем, причём выдающийся художник: его иллюстрации к «Божественной комедии» имеют самостоятельное значение. Он мистик, при этом редчайший в мировой истории (возможно, единственный) пример мистика-ремесленника, даже мистика-техника. В конце концов, дело гравёра сложная профессия, а гравировальный станок, даже ручной, непростое оборудование.
Отступление третье. Думаю, существует нечто вроде «теста на мистика», позволяющего оценить степень терпимости каждой конкретной страны к духовной культуре. Возьмём для примера Британию самого начала XIX века, Советский Союз и сегодняшнюю Россию в свете их отношения к собственным мистикам. Англия своего буйного подданного, вероятно, слегка страшилась, но в любом случае позволила ему жить честной жизнью среднего буржуа и даже зарабатывать деньги своим талантом (в 1800 году Блейк покупает на собственные сбережения двухэтажный кирпичный дом в Фэлпеме, где проживёт примерно четыре года). Даниил Андреев к концу жизни не имел даже собственной комнаты. Но, как бы то ни было, он существовал и сумел закончить свой opus magnum. Судить, как прошла этот тест современная Россия, пока сложно: мистики редко становятся известны при жизни. Но создаётся впечатление, что Россия наших дней к мистикам бесконечно равнодушна. Она не помешает им жить и творить, буде они появятся она их просто не заметит, посчитав в лучшем случае неопасными сумасшедшими, точнее, не увидев никакой разницы между теми и другими. Духовный климат не тот, причём не «государственный», а именно общественный климат. Вот и вопрос: отчего современное российское общество равнодушно к мистицизму?
Надеюсь, все слушатели и читатели понимают разницу между религиозным мистицизмом и бессовестной эксплуатацией человеческого суеверия в стиле «Потомственная ведунья Анастасия снимет и наведёт порчу»?
Взгляните, к примеру, на страницу 32 из поэмы «Мильтон» (это так называемый «экземпляр А», сейчас он хранится в Британском музее). Нижняя часть страницы рисунок (о нём поговорим отдельно).
Илл. 1. «Мильтон», стр. 32. Экземпляр А, Британский музей
Выше мы назвали «Мильтон» поэмой. Хоть Блейк и сам даёт тексту такой подзаголовок (полное название Milton: A Poem), определение ошибочно или, как минимум, почти ни о чём не говорит. «Мильтон» это иллюстрированный прозаико-поэтический мистический эпос. Он входит в число так называемых «пророческих книг» (англ. prophetic books), которые за свою жизнь Блейк написал и издал целую дюжину. Среди других подобных эпосов «Книга Тэль», «Книга Уризена», «Книга Лос», «Вала, или Четыре Зоа». Любой человек, прочитавший «Розу мира» Даниила Андреевна, наверняка знаком с диковинными именами и названиями (вроде «Олирна», «Навна», «уицраор», «игвы», «раругги» и пр.), которые выпрыгивают на читателя откуда ни возьмись и к которым он, читатель, не знает, как относиться. (Вероятно, следует или полностью верить им и тому, что эти названия в обиходе у жителей иных миров, или, наоборот, не верить и считать сказкой, которую «Бог нашептал поэту на ухо». )
Отступление четвёртое. Всё же кто такой Блейк мистик или фантазёр? Или, если слово «фантазёр» звучит пренебрежительно, то «большой поэт, создавший свою собственную литературную вселенную», некто вроде Джона Толкиена (1892 1973), автора «Властелина колец» и «Сильмариллиона», в которых ведь тоже немало причудливых названий? Я не знаю, как отвечать на этот вопрос. Я склоняюсь к первому ответу, но при этом прекрасно понимаю, что такой ответ совершенно бездоказателен.
Впрочем, у меня есть одно личное доказательство. В молодости ваш покорный слуга написал фантастическую повесть о девушке-подростке с причудливым именем, изначально жившей в ином мире, но воплотившейся на земле. Хоть повесть и фантастическая, но в существовании этой девушки я был уверен абсолютно. Кто только не пишет фантастических повестей в молодости! Не следовало бы и вспоминать её, если бы недавно я с изумлением не обнаружил у Блейка то же самое имя, записанное английскими буквами. То же самое только русское «т» превратилось в английское межзубное th.
Мне скажут, что это моё субъективное «доказательство» ничего не доказывает. Само собой.
А если подумать шире: где граница между литературной фантазией и религиозным мистицизмом? Вероятно, эта граница существует но уж едва ли она представляет из себя чётко очерченную линию или, тем более, бетонный забор. Ведь и мистики пользуются «глазами фантазии». Мистик подобен кроту, у которого, в отличие от его сородичей, вдруг открываются заросшие глаза. И всё же эти глаза над поверхностью видят лишь отдельные цветовые пятна, а сигналы об этих пятнах поступают в мозг, никак к этим сигналам не приспособленный, да и не знающий, с чем сравнить эти пятна в повседневном опыте жизни под землёй, где нет никаких цветов. Оттого использование фантазии мистиком становится почти неизбежным.
Чтение любой из пророческих книг Блейка примерно такой же опыт, что и чтение «Розы мира», с той разницей, что текст гравюр, хоть и отчётливый, сложнее разбирать. А если читать поэму не по гравюрам, теряются не только смыслы, вложенные в иллюстрации, но и упругая энергия текста.
Давайте вновь рассмотрим иллюстрацию на странице 32 «Мильтона», в этот раз рисунок. Перед нами нечто вроде христианско-мистической мандалы: четыре пересекающихся сферы, которым даны следующие имена:
Уртона (верхняя)Уризен (нижняя)Тармас (левая)Лува (правая)В их пересечении «Сфера Земли», верхняя половина которой названа Адамом а нижняя Сатаной.
Уризен в «мифологии» Блейка, как её обычно называют, это принцип разума, а также нечто вроде гностического демиурга, «злого бога» (падшего Денницы). Тармас в той же мифологии сила, в том числе половая (сам поэт сопоставлял её с Богом-Отцом). Лува любовь, страсть, чувства (а также «Бог-Сын»). Уртона вдохновение и фантазия («Бог-Святой Дух»). Все эти четыре имеют родовое название «зоа» (ед. и мн. ч.). Теперь у нас есть некое подобие ключа. Но знаете ли вы даже с этим ключом, как толковать эту мандалу? Я понятия не имею. Верней, я могу предположить, что в человеке (Адаме) есть и божественное (Уртона), и сатанинское (Уризен), а [земной] Сатана, который рождается на пересечении Адама и Земного демиурга, невольно вызывает в памяти слова Чёрта из «Карамазовых»: «Сатана sum, et nihil humanum a me alenium puto»10. Но это всего лишь мои догадки. Справедливы ли они? Может быть да, а может быть, такое толкование ничтожно, и Блейк совсем не это имел в виду. Нам не у кого спросить! Это только самому Блейку явился с небес Мильтон, чтобы разъяснить некие истины то ли вправду, то ли исключительно в поэтической фантазии