Дети.
Повзрослевшие телом, но не разумом. Или это я такая, слишком вдруг уж взрослая, понимающая, что в мире большом одной любви, чтобы выжить, не хватит?
Они были детьми, повторила Мёдб. Я пыталась сказать это сыну, но, боюсь, сделала лишь хуже. Он обвинил во всем меня. Сказал, что это я в своем неуемном любопытстве открыла мальчику путь к людям. Будто он когда-то был заперт или запрещен.
Это уже прозвучало раздраженно.
И я почти увидела, как нервно дернулся кошачий хвост.
Тогда и я, оскорбившись, ушла, решив, что время и тишина остудят гнев моего сына, а в сердце его проснется любовь. Да и его жена не оставила бы свое дитя без помощи. Но нужно было время.
А времени не было?
Они остались у моей подруги.
Странно, что Мёдб избегает называть имя этой женщины.
Она приняла детей в доме своем. И не потребовала платы. И сказала, что так правильно, а я я тогда не слишком поняла. Я и теперь многого не понимаю в том, что делают люди. Но рада была. Еще она сказала, что мир вовне велик и сложен, и что они не готовы ко встрече с этим миром. Тогда мне показалось, что все если не наладилось, то почти.
На кончики пальцев её опустилась еще одна бабочка, на сей раз огромная, с черно-желтым узором на крыльях. Бабочка шевелила ногами, тонкими усиками и переползала с пальца на палец. Мёдб следила за ней, застыв.
Его убили? нарушила я тишину. Моего отца?
А ведь все равно, кто-то бы да должен был заметить во мне иную кровь.
Да, Мёдб вздрогнула, и бабочка, сорвавшись с пальцев, улетела. Она затрясла крыльями, роняя хлопья чешуек, а потом вовсе сгинула в высоких травах. Это случилось осенью, поздней, вскоре после ночи больших костров
Она прикрыла глаза.
Они жили. Хорошо. Я заглядывала порой. Когда внук уходил он слышал лес. И приносил травы. Моя подруга помогала продавать их. Оказалось, что этого довольно, чтобы жить. Они купили животных. Корову молоко сладкое, разноцветные глаза чуть прищурились. Мне нравилось. Мы подружились с той девочкой. Она угощала меня молоком, и я даже подумывала показаться. Теперь мне кажется, что она знала, кто я какой крови но молчала. Внук мой был упрям. Как и его отец. Он даже свою мать в дом не пустил, что уж обо мне говорить. Но я помогала, как умела. Я запретила крысам и мышам тревожить этот дом. Я отвела пути хорьков и лис, когда они привезли кур. Я даже сумела сделать так, чтобы странные эти птицы не болели.
Наверное, это было много.
Но
И я почуяла, когда свет её души словно бы погас. Тогда и поняла, что случилось-таки невозможное. Масло и кровь смешались.
В одном ребенке?
Во мне?
Я подняла руку. Обыкновенная. Левая, впрочем, тоже. Кожа вон обветрилась и даже жесткая местами. Мелкие царапинки. И ногти пора бы постричь, не говоря уже о маникюре.
Скажу честно, я не думала, что сие возможно.
А о чем думали? О том, что избранница вашего внука состарится, умрет, а он вернется к корням священного древа? раздраженно произнес Лют.
Людям отмерян малый срок, Мёдб нисколько не смутилась. И да, я и сыну так сказала. Зачем убивать первую любовь, если можно просто подождать, когда она умрет сама?
Жутко звучало.
Честно.
И теперь уже я понимала, что все-таки мы разные. Или нет?
Но дитя дитя, в котором соединились несоединимые силы
Получилось на диво обыкновенным.
Даже обидно.
Он тоже понял. И обрадовался, мой мальчик.
А она? Мёдб?
Хотя чего это я. С чего бы ей радоваться, если мое появление однозначно рушило такой замечательный план? Или не рушило? В конце концов, мама действительно умерла бы раньше отца. А я меня можно было бы оставить жить среди людей.
Но свет её становился глуше. День ото дня. Ты забирала его.
Полегче, произнес Лют.
Я не желаю обидеть, тот, чье место в ночи, Мёдб отвернулась. Я лишь говорю, что есть. Две силы сошлись в одном теле. И усмирили друг друга. Свет души её матери погасил кипящую кровь Дану. Но и сам был почти истрачен. Только для них это не имело значения. Глупые счастливые дети
Как его убили? задаю я вопрос, правда, не уверена, что так уж желаю знать ответ.
Глава 7
Вороны рассказали вороны мудрые птицы. Но характер у них скверный. Не хотят служить. Приходится договариваться, обещать но тогда меня нашли вороны. И сказали, что он лежит у старого дуба. Я и сама ощутила, что оборвалась нить, что кто-то ушел. Нас мало. И все мы дети Дану, слышим друг друга и тогда горе мое было велико.
Я представляю.
Или нет, не представляю.
Боюсь даже представить. И не хочу. Потому что потому что плакать здесь не время. Не место.
Но первыми его нашли люди. Они и принесли тело в дом моей подруги. А она позвала того человека, который служит хозяину всех земель людских и носит знак его.
Участкового, надо полагать.
Он сказал, что моего внука застрелили охотники. В лесу здесь много охотников было.
Белые пальцы сжимаются в кулак.
И раскрываются.
В его груди зияли раны. Такие бывают от вашего оружия. Если стрелять в упор
Вы не обращались в начал было Лют.
Но Мёдб взмахнула когтистой рукой, обрывая слова.
Это не вернуло бы нам сына. Заяви мы протест, началось бы дознание. Император вынужден был бы прислать сюда своих людей. Они бы стали задавать вопросы зачем? Мы и так знали, кто это сделал.
В её глазах сгустилась ненависть.
Тот человек, в крови которого горела та же сила, что и у твоей матери. Тот человек, который приходил к дому нашей подруги и проклинал её. И не только её. Тот человек, чья ненависть была сильнее разума. Он как-то сумел дотянуться до моего внука. Я много думала о том. Мой мальчик был силен и ловок. И никто из людей не одолел бы его в равном бою. Нет его позвали. Куда-то зачем-то а он отправился на встречу. Ему пообещали мир? Пожалуй. И прощение. И признание родом его жены. Нам сложно жить одним. Это вы, люди, можете спрятаться от других и не тяготиться одиночеством.
А вполне себе версия.
И вправду.
Если мой дед сыграл кающегося старика он, наверное, был не совсем в своем уме, если решился на подобное. Но он ведь утратил власть. И мечту его разрушили, о поселении староверов, которым бы он мудро управлял. Сперва дочь ускользнула из-под власти, связавшись с тем, кого старик полагал тварями, лишь смерти заслуживавшими. Потом и сын, надежда рода, сбежал.
Жена
Она давно была сломлена и не тяготилась тем. Младший сын? Ему он наверняка тоже не верил. И искал виноватых. А кого винить, если не нелюдь?
Вот и
Придумал, что хочет помириться с дочкой. Позвал на разговор, а там
Вы ведь сильнее человека. И быстрее, Лют не спрашивал, утверждал. И Мёдб согласилась:
Верно. А потому это был подлый удар. Он использовал нечто нечто такое, что досталось ему в наследство вместе с силой. Нечто, вобравшее в себя его ярость. Нечто, что принадлежало вашему, человеческому Богу. И потому было опасно для моего мальчика.
Мы с Лютобором переглянулись.
Ответ?
Или новый вопрос. Надо надо обдумать будет. Потом. Позже.
А когда тот упал, сраженный, его и застрелили.
Мёдб провела пальцами по лицу.
Я забрала его тело. И унесла к корням Священного древа, там ему место. Я позволила этой девочке идти рядом, ибо её печаль была подобна свету умирающей звезды. И никто-то, даже мой сын, не посмел сказать, что не имеет она права ступить под сень дуба. Она подарила свои слезы. И ушла бы следом, как велит обычай, но
Ей не позволили.
К счастью.
Наверное.
Мысли путаные. Бестолковые мысли.
Она носила дитя, сказала Мёдб. А потому мой сын велел ей возвращаться. Она же не посмела ослушаться, хотя после все же ослушалась, приходила к Священному древу.
Как?
Вот и сын, когда узнал, был удивлен, ведь тропа откроется не каждому. А раз так, то не в его власти и праве запрещать. Она и тебя приносила. Не помнишь?
Нет, отвечаю честно. И хмурюсь, но и вправду не помню, хотя такое забыть бы сложно.
Вы мстили? Люта интересовало совсем другое.