Сайфейри приземлилась на стол и энергично принялась стирать с себя кровь Крифа и налипшую по пути грязь. Ей всё ещё попадались липкие пятна. Мёд.
Меня Марек зовут, раздался мужской голос. А вас?
Элета.
Как ты, Элета?
Вопрос её обескуражил. Она раскрыла было рот, потом закрыла его обратно. Пожала плечами. Шаркнула ногой. Продолжила чистку. Помыться как следует можно будет и потом: сейчас бы просто в порядок себя привести.
Извини, извини, кивнул Марек. Паршивый денёк, знаю. Беспокоишься, жуть!
Она отвела глаза, присмотрелась к чайнику, в котором Синни только что нагрела воды. На выпуклом, блестящем боку красовалась цветастая наклейка. Мультяшный персонаж. Какая-то рыба: синие бока, белое брюхо, растерянная мордочка, колпак на голове Элета в жизни не видала рыб. По крайней мере, живых. В аквариуме, который стоял на крыше их с Крифом жилища, лежал рыбий скелет.
У неё на глаза навернулись слёзы.
Шоколада хочешь?
Она помотала головой: желудок взбунтовался при одной мысли о сахаре.
Ты его всю дорогу на руках несла?
Да, сказала она.
Знала, куда лететь?
Объявление увидела.
Повезло тебе, улыбнулся он. Очень повезло. Конси своё дело знает. Знаешь, почему он позвонил матери? Она уже двадцать с хвостиком лет работает с анитехом. До того, как придумали вас, сайфейри, анитех-зверьки считались чуть ли не волшебством. Несколько компаний активно соревновались Моя Тирзе её так зовут говорит, что в Криптограде сейчас где-то с четверть животного мира анитех. Они лучше в нём выживают, чем обычная живность. Да и я говорю четверть, но это в плане численности, если же считать виды, то все девяносто. Натурального зверья в Криптограде мало. Крысы, конечно, муравьи, а дальше не знаю. Голубей и тех не сыщешь.
А было иначе? спросила она. Зверей было больше?
Немножко, сказал Марек. Они потихоньку исчезали, вид за видом. В Криптограде всё так меняется. Наверное, во всех городах так. Что-то каждый день исчезает, что-то каждый день появляется.
Она нахмурилась.
Однажды они спустили на нас коптиц, сказала она. Мы заметили. Это было не немножко.
Ну, это был спусковой крючок, ответствовал Марек. Началось-то оно раньше. Они коптиц сначала построили, и совсем не ради вас, а ради того, чтобы птиц настоящих, голубей всяких истребить. И вас придумали не ради того, чтоб в итоге на улицу выпустить. Всё познаётся в процессе. Вот, скажем, с чего у вас сегодняшний кошмар начался?
Она горестно вздохнула.
С мёда.
Её рассказ от проникновения на кухоньку трейлера до рокового выстрела из рогатки уложился в пару минут. Марек кивал. Ей нравились его манеры. Он был раз в двадцать больше неё, но держался как-то так, что смотрел совсем не сверху вниз. Мягкая поза. Руки на виду, но лежат спокойно, одна поверх другой. Может, конечно, она просто так сильно устала, что у неё уснул инстинкт самосохранения, но она совсем от него угрозы не чувствовала.
Так это, получается, километра полтора, протянул он. Ну даёшь. Быстро ты. Я даже не знал, что вы так быстро летать можете. Ещё и с ношей.
Надо было заранее улететь побыстрее и подальше, посетовала Элета. А теперь
А теперь вы здесь, сказал спокойно Марек. Она ожидала что-то вроде «в безопасности», но, к его чести, он ничего подобного не сказал. И его лечат.
Лечат, эхом отозвалась она, всхлипнула и отвернулась в сторону.
Ты всё, что могла, уже сделала.
Элета резко выдохнула.
Это уж точно, процедила она негромко. Я уже всё сделала.
В груди кольнуло. Червь сомнений, который давным-давно там свился колечком, вцепился зубами в сердце. Сколько ты с ним провела времени? Сколько в мыслях поотрывала лепесточков от воображаемых ромашек, гадая сама о себе: любишь, Элеточка, или не любишь? Сколько могла выбрать в своей маленькой жизни других дорожек; сколько из них заканчиваются на операционном столе? На скольких дорожках ты даже напоследок ничего хорошего сказать не успеваешь?
Марек добродушно смотрел на неё.
«Какие, в самом деле, глупые вопросы, подумалось ей. Он же там по-настоящему лежит, я же его кровь с рук стирала, это ж у него кости переломаны, я-то тут при чём?»
Но она знала, при чём. У неё крылья чесались. Просились в путь. Долго ты, Элета, мучилась. Долго фантазировала о том волшебном трепете в груди, о душевной боли, об эмоциональных бурях. Тебя создали для любви, а любви ты не чувствуешь. Ты ведь знаешь
А знаешь ли?
Она взглянула на Марека. Хорошее у него лицо было, открытое, широкое, морщинистое. Редко когда она рядом с людьми себя так спокойно чувствовала. А ведь обычно они о её присутствии даже не подозревали.
Я хочу улететь, выпалила она. Я хочу его оставить. Разве ж это нормально?
Он медленно пожал плечами.
Я не знаю, сказал он. Иногда самое лучшее и правда оставить. Но, мне кажется, ты не зря его сюда принесла.
Может, и не зря, молвила Элета. Может. Только Просто Я не знаю. Я думала До этого мёда, до этого выстрела Я думала его оставить. Совсем. Навсегда.
Марек совсем не удивился. Только спросил, наклонив чуточку голову:
Почему?
Потому что голову не хочу морочить, сказала она, чувствуя, как наливаются слезами глаза. Потому что, мне кажется, мне Рано. Я знаю, как должно быть у других, но не знаю, как должно быть у меня. Я же Элета. Сайфейри Мод четыре-три-эр, что бы это ни значило. Я же про любовь для любви И мне с ним хорошо, он хороший, и я за него так боюсь, но
Она всплеснула руками. Ей не хватало слов. Может, словарный запас ей тоже специально порезали. Про любовь надо только розовой поэзией, с аханьем и оханьем, с рюшечками, с бантиками и обязательно с регулярными ссорами. Любовь она воздушная, что пенопласт. А не про любовь это не для Элеты, и Элета не для этого.
Должна же быть тайна, проговорила она. Должна быть романтика.
А у вас её нет?
Может, была, помотала она головой. А теперь всё просто обычно. Даже этот полёт за мёдом. Естественно. Просто. Ровно. Мне хорошо, но без трепета. Струны играют, но не рвутся. Я не страдаю.
Она почти сорвалась.
Ты понимаешь?! А теперь он уми он ранен, и он думает, что я его люблю, а я даже не знаю
Конечно, кивнул он тут же, и она на него подозрительно воззрилась. Но Марек на неё даже не смотрел. У него глаза затуманились. Играют, но не рвутся. Да. Красиво сказано. Хорошую они с тобой работу проделали, Элета. Первоклассную. Чистые чувства на первый план. Чтобы всё дрожало. Чтобы страдать
Он постучал по столу кончиками пальцев, отбил короткую дробь.
И всё-таки они просчитались, проговорил он негромко, и на его губах расцвела улыбка. Всегда бы так.
А?
Его взор прояснился. Он глянул опять ей в лицо.
Я тебя, конечно, держать не стану, проговорил он. Но струны, и трепет, и вся эта блажь это влюблённость. Про неё, Элета, болтают много, и даже больше, чем про любовь. Знаешь, почему? Её легко продать. Её продавали на страницах, на экранах, на чипах, и даже через живых людей пытались продавать. Она недолговечна. И она повторяется. Раз за разом.
Он усмехнулся себе под нос.
Она как наркотик, и её многие ищут, и в помощь тем, кто её ищет, кто-то придумал даже таких, как ты. Она прекрасна. Опасна. И он пожал плечами. Не так уж, если честно, и ценна.
Что ж тогда ценно? спросила сайфейри.
Он потёр пальцами подбородок и улыбнулся:
А вот это уже ты мне скажи.
* * *
Полчаса спустя Тирзе присоединилась к ним в подсобке. Марек немедленно предложил ей чаю, и она кивнула, усаживаясь рядом с ним за стол. Элета пристально наблюдала за тем, как эти двое обмениваются десятками крошечных жестов: мимолетные взгляды, отточенные годами привычки, даже то, как изгибались их телавблизи друг от друга. Потом Тирзе её заметила опять запоздало и довольным тоном ей сообщила, что с её другом всё будет в порядке. Элета благодарно им обоим кивнула. Марек ей напоследок довольно подмигнул. Она соскочила со стола, взмахнула крыльями и понеслась в операционную, где нашла Крифа на столе. Он лежал на боку, мерно посапывая. Рука покоилась в аккуратной перевязи, свежая розовая кожа влажно блестела. Его искалеченное крыло заменили новеньким, темнее на пару оттенков. Конси Речеф ей что-то сказал, но она даже не услышала.