Вскинув голову, Засядько удалился. С каждой неделей в нём всё больше просыпался военный в короткой стрижке, уничтожившей кудри, в разговорах, даже походка изменилась.
Ренненкампф уныло потащился к баракам. На самой кромке поля задержался, показывая своим видом второй пуск не пропустит.
Жаль его, вдруг заметил Георгий. Всю жизнь человеку доказывать, что он не сын предателя, развалившего армию в Восточной Пруссии, не трус и не тряпка.
И не стукач, когда полковник удалился восвояси, Серёжа вспомнил ещё одну фразу «инженера» из Петрограда. Думали они с Александром Степановичам барончика к бумагам не пускать. Бетон носить как мы, что ли? А если не на полигон, не на опытовые пуски?
Тогда в чертёжную, догадался Георгий. Подозреваешь, притворился убогим на голову?
За него говорить не буду. Стрёмный. Ладно, пойду провода к Си-Эйч майстырить.
Именно так СН-1, в честь Конрада Хааса, Засядько предложил окрестить первое поколение ракет без шеста. В газетах мелькнуло, что некое немецкое общество любителей эфирных путешествий объявило сбор средств, а Хаас избран у них покровителем, что-то вроде незаслуженно забытого Георгия-Победоносца, талисмана ракетчиков. Полковник моментально ответил назвал именем австрийца первенцев Измайлово, они взлетят в небеса явно раньше, чем германские. Так кому лучше давать деньги на изыскания? А потом выше поднимутся другие ракеты, с именами наших земляков Семеновича, Циолковского, Погосяна и, конечно, знаменитого предка самого Засядько. В сжатом виде он изложил сие газетчикам, не надавливая на честолюбивый план увековечивания собственной фамилии.
Хаас-первый рёвом оповестил прощание с Землёй, когда совсем уж стемнело. Золотистая молния сверкнула гораздо выше, не отягощённая оглоблей, но забрала в сторону. Секунд через пять, когда пропал огненный выхлоп, над Измайловским полем полыхнула магниевая вспышка, посыпались разноцветные искры по вспышке замерили высоту подъёма, а пиротехническое разнообразие специально было рассчитано на газетчиков и случайных москвичей, что обратят взор к ночному небу над полем.
Все ко мне! скомандовал Засядько. Приказ не касался только прессы и далёкого подозрительного Ренненкампфа. Всем думать стабилизаторы у нас вдвое больше, чем были в ракетах у Батума, а уход в сторону Доложите!
Восемьсот сорок футов или сто двадцать саженей к юго-востоку, отчеканил Бестужев.
Футы, сажени Мы не Англии, граждане, и не в древней Руси. Как считаете, переходим на французские меры?
Мнения разделились. Засядько вытащил вперёд Георгия.
Вот вы, гражданин Тилль. Во Франции пользовались метрическими единицами. Они удобные?
Кому как Мне конечно. Наверно
Я скоро и в вас начну сомневаться, служили ли вы в армии. Мямлите как не знаю кто. Бестужев! Доложите высоту подъёма и снос в метрах!
Главный измеритель испытаний что-то быстро пересчитал.
Тыща шестьсот двадцать метров в высоту, двести пятьдесят шесть в сторону. Лучше, чем в стрельбах линкора «Февраль», но недостаточно. Следующая ракета покажет, был ли результат случаен Что вы хотели, Серёжа?
Дико извиняюсь, вылезло молодое недоразумение. В Одессе я планеры делал. Сначала модельки малые, потом натуральные. Раз сам летал. Это две большие разницы, граждане инженеры.
На него глянули с усмешкой. Любому ясно одно дело наблюдать со стороны, другое находиться внутри. Но парень имел в виду совсем не это.
Модельку в натуре не трудно настроить. В настоящем планере сидишь как король на именинах и двигаешь рулями. Вы же не наладите рули на Земле, чтобы она попала точно в Луну? Таки да, нужны рулевые машинки и гироскопы подобно морским торпедам.
Засядько улыбнулся.
Молодец. Далеко дойдёшь.
Если не остановят, одессит сдвинул на затылок кепку с лихо заломленным козырьком. Когда-нибудь тётя Песя, моя соседка с Канатной улицы, постыдится, шо шпыняла по малолетке. Вежливо назовёт, по имени-отчеству.
Хаас-второй показал не результат, а кузькину мать. Над стартовым столом вспыхнула на миг маленькая звезда, через секунду донёсся грохот. Волна тёплого воздуха с пороховым гаром почувствовалась с трёх сотен метров.
Если шо-то испытали, то прочность бетона, шепнул Серёжа, Георгий представил кошмар, если бы ракета взорвалась на пусковой раме линкора, среди дюжины таких же пороховых цилиндров.
Во всяком случае, первые пуски получились громкие, услышала вся северо-восточная часть Москвы.
Глава шестая. Слава
Сгорание топлива в ракете, управление ей, изменение балансировки по мере расхода топлива, обтекание атмосферическим воздухом в полёте целая наука, соединяющая баллистику, аэродинамику, химию горючих и взрывчатых веществ, а также многое другое, и эту науку энтузиастам Измайлово пришлось начинать практически с нуля. Формулы Засядько и Циолковского задавали направление, но не отвечали на множество вопросов.
Вдобавок фон Ренненкампф приволок книгу Германа Оберта Die Rakete zu den Planetenräumen, по-русски «Ракета для междупланетного пространства». Там описывались, но лишь в качестве голой идеи, исполинские ракетные экипажи длиной во многие десятки метров с жидким кислородно-водородным топливом, с двумя и тремя ступенями. Объявился и другой конкурент, некто Роберт Годдард из США, в Москве продавалось его сочинение A Method of Reaching Extreme Altitudes «Метод достижения экстремальных высот».
Если в Германии трудится общество имени Конрада Хааса, быть может они уже пробуют собрать нечто в духе идей Оберта и Годдарда А в Измайлово обычные пороховые ракеты взрываются, не успев подняться!
Но кто среди обывателей знает про трудности, кто задумывается о проблемах? После газетных заметок и массы слухов об опытах на Измайловском проспекте тема ракет для грядущих междупланетных полётов вдруг стала чрезвычайно популярной.
Четверо ракетчиков на первом плане представительные Бестужев с фон Ренненкампфом, позади скромная свита в виде Георгия и Серёжи, как-то посетили поэтический вечер на Арбате. Им, хлопотами Засядько, с «Русского Витязя» перепали кожаные куртки военлётов, чуть ношеные, но щёгольские по сравнению с одеянием первого месяца пребывания в Москве. Серёжа отказался сдать её в гардероб и парился в натопленном театральном зале. Засаленную кепку, чтоб не выдавала нищету, затолкал в карман.
В партере курили многие, даже женщины. В этом заключался некий вызов этикету царского прошлого, чопорной скованности в публичных местах. Оба аристократа себе не позволили вольностей, и Сергей, вытащивший скрутку, по их примеру воздержался, хоть считал дымное обрамление его скуластой веснушчатой физиономии на вид прибавляет лет.
Первый поэт ворвался на сцену вихрем, высокий, губастый, всклокоченный, в небрежно повязанном шарфе. Он начал с проверенного репертуара безошибочно попадающей в женские души поэмы «Облако в штанах». Но как только стихли жидкие хлопки, публика немедленного потребовало свежего и горячего. В новую эру штаны с их содержимым уже не казались заманчивой темой.
Извольте, граждане
Поэт откинул назад непокорный чуб и, набрав полную грудь дымного воздуха, бросил в зал чеканные строки:
На фронте
ракетном
ширятся стычки, -
враг наступает,
не тратит времени.
Ракетчик,
готовься
к перекличке
боевой
готовности
Академии!
В том же грозно-восторженном духе поэт молотил минут пять, сорвав аплодисменты.
Чует моя мадам сижу, шо-то складно он малюет.
Пятая точка молодого коллеги подсказывает, что поэт излишне осведомлён о наших внутренних делах, перевёл Георгий.