Откуда вам известно? поинтересовался заграничный селянин, видимо, большой знаток русской истории. Читал, коротко ответил переводчик.
И много чего похожего вы читали? продолжил допрос заинтересованный аграрий. Да кое-что, укорачивал свой язычок русский собеседник.
Но это же англичанцы! Не может быть, чтобы эти были доносчики, подобно тем, его соотечественникам. Куда же податься бедному еврею? Он не был евреем. Ему показали фото и англичанский отчет о поездке.
Несколько лет он был невыездным, в его переводческих услугах отныне не нуждались, и она, в других случаях выручавшая его, в этом ничем не могла помочь, хотя у нее и был прямой выход на первый отдел, то есть на ГБ.
Она кадровичка, сослуживица и подруга его матери, а его любовница, была старше него на пятнадцать лет. Ему двадцать пять. Ей сорок. У нее было ядреное тело, высокая грудь и сухая лодыжка. Она стриглась очень коротко. Она постриглась бы совсем наголо, дойди до нее соответствующая мода. Но мода задерживалась, и приходилось довольствоваться размером волос, который отвечал дошедшей моде. Она была из тех, о ком говорят интересная баба. На них оглядывались, когда они шли по улице. Ему льстило такое внимание к его спутнице. Занятый параллельно поиском невесты в среде высокопоставленных отставников, он и не думал отправлять в отставку любовницу.
Она многое знала и многое умела, если брать физическую сторону любви. Но, пожалуй, самое-самое заключалось в промежутках между любовными ласками.
Тем утром она была не здесь. Делала сэндвичи, заварила свежий чай. Все молча. Он уже научился терпеливо ждать, когда она вернется. Она вернулась. Улыбнулась ему.
Мне говорят, сказала, переведи меня через майдан, один раз сказали, второй, третий, переведи меня через майдан, переведи, а я все не врубаюсь, а строчка продолжает вертеться у меня в голове безотвязно, и вдруг до меня доходит, что перевести кого-то через дорогу, это и есть формула перевода (перехода!), соединения данного культурного пространства с иным культурным пространством, с помощью толмача, культурный код, который работает в обе стороны, и мне это открывается, открывается, открывается, понимаешь?
Он не понимал. Но учился понимать.
В другой раз возвращались из института домой у нее была комната в Арбатских переулках, а именно на Сивцевом Вражке, большая, но в коммуналке, и она вдруг спросила: а ты думал когда-нибудь, почему Толстой назвал своих персонажей, Вронского и Каренина, одинаковым именем, что, других имен под рукой не оказалось? Он не думал. Он вообще ни о чем таком не думал. В самом деле, один Алексей, и другой Алексей.
Ну и почему? спросил он. А я не знаю, отвечала она. Может быть, в одном случае любовь как страсть, а в другом любовь как долг, то есть получаются две половинки одного целого.
И ему в который раз пришло на ум, что она глубокая, а он плоский, и это добром не кончится. Не кончилось.
4.
Она была его любовницей три года. На четвертый теплым осенним вечером, особенно располагавшим к лирике, она пригласила его поужинать в Дом литераторов. Сделали заказ. Он заказал филе по-суворовски, она легкий салатик. Официантка Белла, евреечка, похожая на черкешенку, всем завсегдатаям говорившая ты и знавшая вкусы каждого, спросила: коньячку грамм триста или сегодня без алкоголя? Она положила свою руку на его: сегодня без. Ну почему же -засмеялся он, целуя эту руку. Значит триста, пометила официантка что-то в своем блокнотике.
Можно было подумать, что алкоголь являлся его проблемой. Но это было не так. На самом деле он сделался пивным алкоголиком, как они сами про себя говорили, что дипломат, что тележурналист. Они спились бы, не наступи другие денечки. Блаженные девяностые. Их время.
Встречались в Доме журналистов. А то в Доме архитекторов. А то в Доме литераторов. Эта домашняя жизнь вполне замещала всякую иную. Они, Листьев, Немцов, Явлинский, Гайдар, академик Сахаров или Галина Старовойтова и, прежде всего, конечно, Горбачев с Ельциным, они спускались со сцены в зал, мешаясь с рядовой публикой. Ярая демократия вытесняла тоскливое режимное устройство, при котором всяк сверчок должен был знать свой шесток. Осторожничали, пылая. И пылали, осторожничая. Ничего подобного не случалось прежде в многострадальной истории России. Боялись крови и торопились. Отставленные от власти большевики не дремали, а строили планы возвращения во власть. Народ, привыкший к ярму, слушал их на их тайных сходках, развесив уши. Слова замещали действие. Впрочем, слово и было делом.
Еда осталась лежать на тарелках нетронутая. Коньяк прикончили. Затем повторили.
На следующее утро, едва проснувшись, он взял чистый лист бумаги и стал по памяти записывать вчерашний разговор. Зачем? Он и сам не знал, зачем. Зачем-то. Все-таки он был человеком литературы.
Ну, говори. Что ты хотела мне сказать?
Сейчас.
Хочешь собраться с мыслями?
Нет. Они у меня и так собраны в узелок. Хочу, чтобы поменьше ранить тебя.
А может, не надо вообще ранить?
Нельзя. Не получается. Я выхожу замуж.
За кого?
За мужчину.
Слава Богу, что не за женщину. За русского?
Нет.
А за какого?
За итальянского.
И уезжаешь?
И уезжаю.
Где ты его нашла?
Скорее, он меня нашел. Помнишь, ты был занят и не мог пойти на прием в итальянском посольстве, и я отправилась одна.
Ты хочешь сказать, что тебя нельзя отпускать одну даже на один вечер!
Ничего я не хочу сказать. Ты спросил я ответила.
Зачем?
Что зачем?
Зачем вообще выходят замуж?
По любви или по расчету.
Ты, по-моему, любишь другого человека. А он любит тебя.
Сейчас. Сейчас любит. Недалек тот день, когда разлюбит.
С какой стати?
У твоей любви сморщится кожа на лице, шее и руках. Потухнут глаза. Ослабшие мышцы живота перестанут держать этот самый живот. Искривится спина. Сделается тяжелой походка
Хватит!.. Ну и со мной все то же самое произойдет. Этот процесс называется процессом старения. Никто из людей его не избежал и не избежит.
Я не хочу, чтобы ты стал его свидетелем.
Я не Господь Бог.
Ты не Господь Бог, зато я могу передать тебя из рук в руки женщине первой величины первой переводчице Советского Союза то есть первой переводчице России которая сделала по-русски всю американскую литературу, а ты под ее крылом сможешь сделать всю английскую О любви в данном случае речи не идет. Но есть вещи поважнее любви!..
Вещи поважнее любви!.. И это говорит мужчина!..
Листок сохранился. Время от времени он доставал его из ящика письменного стола и перечитывал. Зачем это делал не знал.
5.
Первая переводчица России была маленькая, сухонькая, востроносенькая старушенция, которая прислала ему десяток страниц английского текста на пробу для перевода, дав десятидневный срок для исполнения задания. Он задохнулся от восторга, закончив перевод в два дня. В поисках наибольшей выразительности перебирал слова, как перебирают бусины в ожерелье, беззвучно выпевал не выпеваемое, прятал и искал спрятанное, проницал непроницаемое, плакал от невыразимости смыслов, купался в языке, любил его, как любят женщину.
Летелось и пелось от счастья воплощения.
Закончив, отправился к ребятишкам на радио Свобода с одним вопросом: не съела ли журналистика литературу? Почему-то только Свобода могла знать ответ на этот вопрос. Ребятишки -Толстой, Парамонов, Митя Волчек даже засмеялись от удовольствия, закончив чтение. Эмигрантский язык, в смысле чистоты, произнес кто-то из троих.
Больше он не рвался ни к участию в конференциях, ни к сопровождению индивидуалов. Если мы и будем когда-нибудь прощены, то исключительно за любовь к словесности говаривала Богом поцелованная старушенция, и в эти минуты он обожал ее. Он садился за стол утром и вставал из-за стола поздним вечером, что-то неопределенное хватал из холодильника, чистил зубы, гасил свет и долго лежал с открытыми глазами, ожидая визита прекрасной дамы. Прекрасная дама не жаловала.