Старший проектировщик промолчал.
Но, лишь на одно мгновение, его вытянутое, серьезное и вечно смурное лицо озарила широкая и, как мне хотелось верить, искренняя улыбка.
* * *
Увольняться в понедельник мне нравилось. Еще не отошедшие от выходных заядлые посетители квестового клуба не рисковали возвращаться к развлечениям в свой первый рабочий день. А потому аллея пустовала и позволяла всем, кто осмеливался сделать шаг вперед, навстречу длинному тоннелю погрузиться в атмосферу неумолкающих альтернативных вселенных, что скрывались за могучими высокими дверьми. Ни администраторов, ни гейм-мастеров не было видно, и мой путь мог строиться именно так, как я его задумал.
Все еще прижимая к себе короб, я бодро зашагал в конец квестовой улочки, мысленно пропуская через себя все ключевые воспоминания, связанные с работой на локации. Поток клиентов, ночные игровые сеансы, неловкие шутки и оглушающий смех из операторской все это теперь должно было стать частью отдельного блока воспоминаний под гордой, светящейся вывеской «ESCAPE».
«Исповедь мистера О», вопреки опасениям отдела маркетинга, вызывала стойкий интерес у игроков и пользовалась измеримой популярностью. Как я когда-то и предполагал, особенно любопытные приставали к персоналу с расспросами насчет реального особняка МёрМёр, скрывая очевидное желание его посетить. Но, к общему счастью, теперь ехать страждущим было просто некуда. А компания превратила то, чего я боялся, в фишку. Теперь в карточке квеста на сайте красовалась жирная надпись: «Основано на реальных событиях».
То, что люди с такой страстью поглощают чужую боль, меня более не удивляло.
Потянувшись рукой к массивной дубовой двери, что вела меня в камерную версию особняка Германа Бодрийяра, я коснулся железной ручки и дернул ее на себя. Окна с подсветкой, в конце концов, установленные на фасад через боль и страдания Рика, поприветствовали меня тусклым мерцанием несуществующего комнатного освещения.
Я прошелся по уменьшенной вдвое гостиной и поочередно коснулся артефактов, каждый из которых теперь представлял собой сохранившуюся частичку памяти о былом, закрытом и уничтоженном. То, как мы, разумные человеческие существа, сами вкладывали сакральный смысл в материальное, а затем никак не могли смириться с этим, было поразительно и печально.
И как хорошо, что в реальном мире всегда оставалась возможность избавиться от вложенного контекста, сколь ключевое значение он бы ни имел.
Я не стал подниматься в комнату Реймонда, потому как теперь у меня была своя. Справедливости ради стоило отметить, что ранее это пространство было гостиной Джереми и лишь теперь преобразовалось в мою личную спальню. Но в таких моментах значение имел лишь свершившийся факт: мне было куда возвращаться.
Оглядев игровое пространство в последний раз, я повернулся к выходу.
Запирая за собой дверь в квест, я думал только о том, что теперь в моей жизни существовала всего одна, но крайне насущная проблема, связанная с человеком, который жил и испытывал пока невидимые для меня трудности в текущей реальности.
Тяжелые мысли заставляли мою голову привычно пухнуть и наполняться воспоминаниями о былом. С той лишь разницей, что теперь, в процессе погружения в причинно-следственные связи, я затрагивал картинки из собственного, не такого уж и далекого прошлого. Мне не хотелось думать о приюте, но теперь приходилось. Разобравшись с историей Бодрийяров, я усвоил ключевой урок: каждое наше действие было предопределено событиями в прошлом, хотелось нам того или нет.
Я должен был связаться с Иви и убедиться в том, что она в безопасности.
Глава 1
Дождь смывал горечь происходящего.
Плохие вещи происходили с людьми каждый день, и от беды никто и никогда не был застрахован. Однако некоторым все же везло значительно меньше: их путь являл собой бег по темному коридору с тех пор, как они появились на свет.
На заднем сидении старенькой тойоты мисс Мертон убежденной, грубоватой холостячки сорока пяти лет прятался вихрастый мальчишка младшего школьного возраста. Свернувшись в небольшой, но крепкий комочек, он оглядывал замкнутое пространство знакомого салона и то и дело пыхтел, потому как был не в силах смириться со сложившейся ситуацией.
Все хорошо, малыш, заговорила водительница. Может быть, в этот раз получится. Это же не семья.
Не получится, отвечал ее маленький собеседник, не пытаясь скрыть обиду на весь мир. Никогда не получается.
Стоит продолжать надеяться, вновь отозвалась мисс Мертон. Надеяться нужно всегда.
С этим подопечным мисс Мертон, посвятившая последние двадцать лет работе с «асоциальными», «трудно адаптируемыми» и «требующими повышенного внимания» детьми, встречалась значительно чаще положенного. Мальчишка успел побывать в десяти разных семьях с отличными показателями, которые женщина проверяла лично. Но ни к одному из своих опекунов этот малыш прикипеть не смог. Все в его личном деле было странным: начиная от практически пустых колонок с крупными заголовками «Биография» и «Причина попадания в программу» и заканчивая тем, что у мальчишки отсутствовало имя. Совсем.
Мертон пробовала поступить так, как было заведено, подобрать новое, самое распространенное и невзрачное. Такое, чтобы подопечный был способен быстро привыкнуть и влиться в окружающую среду. Но мальчик уверенно вел свой протест, не собираясь отзываться на какое-либо имя из всех ему предложенных. Да еще так бойко, словно умудренный опытом взрослый, у которого была на такой поступок причина.
Именно так она и звала его малыш, и только на это слово он и откликался. С тех пор малыш стал Малышом с большой буквы и у сироты появилась хотя бы иллюзорная замена реального имени. Но в этот раз, как надеялась мисс Мертон, что-то да должно было измениться.
Буквально пару недель назад, благодаря неформальной встрече с коллегами после рабочего дня, соцработница узнала о существовании частного христианского пристанища для детей-сирот. И, несмотря на то что практика таких заведений сейчас сходила на нет, все, что имело в своем позиционировании религиозную приставку, обществом стремительно поощрялось.
«Не может принять то, что у него появились новые родители, пусть примет общество Бога! Благотворная замена его воображаемому другу», иронизировала отработавшая в опеке на десяток лет больше, чем мисс Мертон, взбалмошная Холли.
Мертон тем утром получила звонок от последней семьи, что успела прожить с Малышом всего пару месяцев, и поспешила поделиться этим. Столь короткий срок стал воистину рекордным даже для такого тяжелого случая. Пожаловаться старой подруге пороком не считалось.
В последней реплике Холли содержался лишь кусочек из каскада причин, по которым опекуны возвращали Малыша обратно. Этот мальчишка не был буйным, агрессивным или проблемным в классическом понимании этого слова. Он был «неблагоприятным». Ребенок отказывался от коммуникации и разговаривал вслух лишь с двумя живыми существами на всем белом свете. Первой в этом списке была Мертон. А вторым его воображаемый друг.
Так и получалось, что, куда бы ни шел Малыш, за ним всегда следовала тень.
Попытки соцработницы к коммуникации давали лишь скудные крупицы знаний о невидимом товарище ребенка: он был взрослым человеком мужского пола, без видимых черт лица, но в длинном плаще. А еще он любил играть в прятки.
Именно прятки пугали приемные семьи больше всего. Для своего семилетнего возраста мальчишка справлялся с задачей спрятаться очень хорошо. Даже слишком.