Но, нет. Она молчала.
Я оглянулась и взяла ее за руку. Полдень. А значит, мое время скоро закончится.
Прошу тебя, послушай. Я доверяю тебе, хоть даже не знаю имени. Не знаю, кто ты, но Мне нужна помощь. Просто можно я скажу тебе это? Скажу вслух, чтобы это так и оставалось правдой, потому что мне никто не верит. Я даже не знаю, понимаешь ли ты меня. Ты тоже знаешь его?
Ее пальцы замерли над стеклом.
Скажи, знаешь? Один стук да, два нет.
Ее пальцы коснулись стекла.
Ты просто видела его или он твой врач?
Шансов было достаточно, действующих психиатров здесь только два, насколько мне известно.
Ее пальцы коснулись стекла.
Ты замечала? Он что-нибудь делал с тобой? Это к тебе он приходит по вечерам около девяти, сразу после отбоя?
Ее пальцы
Она закричала. Закричала так, как будто мои слова нанесли ей смертельный удар. Совершенно из ниоткуда появился санитар с медсестрой и тут же направили ее из зала в соседнее крыло.
Через несколько секунд медсестра вернулась с озабоченным видом. Все это время я стояла у окна и никак не могла оправиться от того, как сильно кричала эта девушка. Мне было больно осознавать, что своими словами я могла причинить ей вред, даже не подумав о последствиях. Но вместе с тем теперь я знала ответ на свой вопрос Я не была единственной, как и не была первой
Ты в порядке, милая?
Женщина обратилась ко мне, обхватив мои плечи. Я не была в порядке, но и в ее бесполезных утешениях не нуждалась.
Да
Она кивнула и направилась обратно к посту. Наверное, поняла или почувствовала мое нежелание говорить.
Нет.
Я не в порядке.
Еще один вечер. Мог бы быть день, утро, ночь Но все происходит вечером. Оно начинается и заканчивается где-то в промежутке между 22:20 и 23:30. Дверь сегодня весь день была открыта. Этакая привилегия Вернувшись из зала после обеда, выходить я больше не стала. Выйти, чтобы встретиться с ним где-нибудь на лестнице или в коридоре? Лишний раз почувствовать его всеохватывающий взгляд на себе и каждой части тела по отдельности? Нет. Мне не нужно. Девушка, которую я встретила днем, больше не появлялась, и даже в столовой я ее не видела, и мне от этого стало не по себе. Я чувствовала себя виноватой в ее состоянии.
Он снова пришел в половину десятого. В руках у него была коробка кремового цвета, обмотанная атласной лентой. Он положил ее на кровать и произнес:
Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! Едва могу произнести «жила» единство даты рожденья и когда ты в моей горсти рассыпалась, меня смущает вычесть одно из двух количеств в пределах дня.
Долго. Я так долго смотрела на него, стоявшего у кровати и улыбающегося, и не могла понять, что за чувство мне хотелось выплеснуть наружу. Мне было больно. Еще больнее от того, что если до того дня я могла только догадываться, как он представляет все это, то теперь эти слова были словно кивком на мою сотканную из десятков холодных вечеров теорию.
Разве не хочешь посмотреть?
Он включил настольную лампу и сел в кресло. Ничто не располагало к спешке, впрочем, как и каждый раз.
«Хочешь просидеть так до утра? Пожалуйста, я просижу здесь, с тобой».
Я спозла с подоконника, то и дело переводя на него взгляд. Хотя знала, что нападать со спины не его подход, ему больше нравится смотреть в глаза, пока руки
Я развязала ленту, открыла крышку. Внутри лежало жемчужное ожерелье. Не бижутерия. Руки затряслись. Так он пытается расположить к себе? Сколько стоит эта вещь?
Я стояла и не знала, что с этим дальше делать. Что делать?
Не хочешь примерить? он уже стоял прямо позади, размещая пальцы на моих плечах.
Мне это не нужно, машинально в подтверждение своих слов я хотела отдернуть его руки, но мне лишь показалось, что он не собирался применять силу. Мне показалось.
Почему ты позволяешь себе ко мне прикасаться?
Я позволяю? Или ты?
Он скинул мои волосы на левое плечо, награждая шею едва ощутимыми поцелуями. Когда он наконец застегнул ожерелье, тишина прервалась.
Ненавидишь меня? Я все жду, когда ты мне это скажешь. Помнишь, однажды я сказал, что ты будешь молчать? И ты молчишь. Именно за это ты мне и нравишься. Все твое существование есть одно лишь сплошное смирение. Мне все безумно хочется спросить. А ты бы хотела меня убить? Хотела бы видеть, как я умру? Я-то умру, но со мной умрет и наша маленькая тайна. Знаешь Я бы мог обеспечить тебя ножом из столовой, если ты не
Обеспечьте.
Он немного помолчал, усмехнулся и продолжил:
Посмотрим, что получится.
Он слишком педантичен, чтобы общество своим поверхностным взглядом приписывало ему какие-то грехи. Но я знаю, я все знаю.
Он подвел меня к зеркалу. Снова убрал все волосы в сторону.
Ну, разве не красавица? Ты ведь теперь женщина.
Может быть, я бы могла быть счастливой, глядя на жемчуг на своей шее. Я помню, как надевала мамины украшения в детстве и кружилась перед зеркалом, представляя себя взрослой.
Он отошел и вернулся в кресло. Я еще какое-то время неподвижно смотрела на свое отражение, стараясь плакать молча. Однажды он ударил меня за слезы.
Иди сюда. Поговорим.
Я моментально протерла глаза и, едва не шмыгая носом, села на кровать.
Начало одиннадцатого на его часах. За окном темно. Просто темно, дождь больше не шел, ничего не было. Как внутри меня.
Ты плачешь?
Я посмотрела в его глаза, пальцами вцепившись в одеяло.
Плачешь?
Он встал и резко двинулся ко мне, и я уже хотела было закрыть голову руками, как поняла, что он просто гладит меня по волосам.
Боишься?
«Боюсь».
Но это только в голове.
Его руки вцепились мне в горло.
А так боишься?
Да разве мое молчание не обличает этот очевидный ответ?
Боюсь!
Он отпустил меня.
Снова сел.
Как же ты мне нравишься. Каждой секундой молчания после поставленного вопроса, каждым робким словечком. Прекрасна. Я ведь вижу тебя, милая моя. И все понимаю. А вот зачем делаю это не знаю. Нравишься ты мне и все. Что мне за это будет? Еще один разок отыметь тебя, и что мне будет? Ничего. Что мне твои чувства, если ты даже не можешь их выразить? Ты все ждешь своего отца? Он не придет к тебе. Бывает, по четвергам мы пропускаем с ним по стаканчику и, знаешь, у него есть женщина, говорит, лучше твоей матери, моложе, красивее. И эта женщина причина, по которой ты здесь. Зачем ты ему, если он на пороге новой жизни? Зачем ты ему, со своими плавающими оценками в колледже, проблемами с друзьями? Он никогда и не любил-то тебя, уж сама-то ты это знаешь. А мамы нет. Так и что ты тогда из себя представляешь?
Уйдите.
Что ты сказала?
Уйдите. Я прошу вас.
Громче, Лори, я не слышу. Тебе разве так больно, чтобы шепотом гнать меня в шеи? Я не слышу тебя.
Уйдите от меня, пожалуйста! Уйдите!
Мне хотелось соскочить и порвать его в клочья. Не потому что он врет. А потому что снова жарит меня на этом масле правды. Правды, которую я всегда знала. Которую хранила в самом дальнем ящике своей памяти.
Зачем ты это делаешь! Зачем! Чего ты добиваешься? Я больна для всех вокруг, что еще тебе нужно? Ненавижу! Только принеси мне этот нож, и я убью тебя! Что мне терять!? Ненавижу!
Он посмеялся и ушел довольным, как после хорошего представления.
Я почувствовала, как вспотели ладони и слегка закружилась голова.
Я почти проваливалась в сон, но мне и не хотелось просыпаться. Надежда была убита во мне еще после смерти мамы, а это лишь еще один пинок. Через несколько минут он вернулся, молча оставил рядом со мной нож, постоял напротив и так же молча ушел. Живым и здоровым.
Он снова оказался прав.
Пока я держала в руках этот чертов нож, во мне жила надежда на то, что утром меня здесь не будет. На то, что «очередное завтра» больше не настанет. Он больше не придет, и мне больше не будет больно. До пустоты в голове я ждала свободы. Как удивительно, однако: люди боятся умирать, но при этом могут убить себя. Я не исключение. Только вот в конце концов я поняла, что смерть мое единственное спасение. Так забавно было то, что в руке я держала маленький кусок стали, по размерам меньше предплечья. И этот предмет мог отнять мою жизнь.