Я расслабляюсь, следую за странствующей мелодией, тянусь к еле слышным, нежным звукам.
На восточной стороне нет окон. Почему? Никогда об этом не задумывалась. Как и на первом этаже, в книжном. Должно быть, раньше там было здание с общей стеной, из-за чего просверлить окно было невозможно.
Что это было за место? И почему его больше нет?
Что там сейчас?
Музыка становится увереннее, звон тарелок и более напористый ритм все громче.
Она доносится с пустого участка.
Я знаю это, хотя и не понимаю, откуда.
Как будто помимо моей воли ставлю ноги на пол.
Уже совсем стемнело, если там что-то и происходит, то наверняка что-то связанное с наркотиками покупка, продажа, потребление. Они прикрываются музыкой?
Но ноги уже несут меня вниз, в темноту книжного. С телефонным фонариком в руке я открываю дверь и выскальзываю на улицу.
Я прислоняю фонарик к ноге и поеживаюсь на холодном ветру, гуляющему по Каштановой улице. Десяток шагов и я у железных ворот. Мурашки предчувствия бегут по спине.
В темноте я ясно вижу мерцание, которое заметила раньше. Тут и там между побегов и стеблей что-то переливается. И музыка, все еще негромкая, но отчетливо слышная за воротами.
Почти бездумно, по крайней мере не рассуждая, я снова трогаю замок и тяну вниз металлическую щеколду, хоть это и бесполезно.
Щеколда со стуком поддается. Ворота открываются. Немного, но достаточно.
Открыто.
Открыто в ожидании меня.
Глава 6
Как я могу искать красоту и истину, если не знаю в глубине сердца, что такое истина и красота?
Должно быть, мы все храним в глубине души воспоминания о потерянном рае.
Генри Ноуэн
Ворота открываются с трудом.
Я толкаю сначала одной рукой, потом прячу телефон в карман и толкаю обеими. Ворота слегка поддаются, и я нажимаю плечом, чувствуя пульсацию крови в венах.
Плющ держится крепко, его поддерживают стебли трав настолько толстые, что больше похожи на кустарники.
Градус за градусом я открываю створку ворот, завороженная, как дитя, едва слышными звуками дудочки крысолова за решеткой. Где-то там я смогу найти ответ, хотя и не понимаю еще вопроса.
Ворота не поддаются. Я морщусь от боли, когда железо ударяет мне в грудную клетку. Не сошла ли я с ума, что пытаюсь силой посреди ночи открыть непонятные ворота?
Еще один рывок, и я проскальзываю внутрь, ощущая на лице шелковые поцелуи листьев.
Ворота захлопываются за мной, как железные челюсти. Я внутри.
Включаю фонарик. Сердце вот-вот выскочит из груди. Встречу ли я группу бездомных вокруг костра? Или что похуже?
Свободной рукой раздвигаю реку трав и веток и ныряю в образовавшийся изумрудно-зеленый тоннель. Свет телефонного фонарика танцует на листьях, будто светлячок, ищущий дорогу домой.
Музыка все громче, мерцание, которое я видела с улицы, усиливается до теплого сияния в глубине. Я выключаю фонарик, прячу телефон и иду на свет. Двумя руками я раздвигаю заросли, пригибаясь, чтобы не получить по лицу веткой или плющом. Травянистый тоннель пахнет мокрой глиной и новой жизнью, как теплица зимой. Я вдыхаю чудесный землистый, болотистый запах полной грудью.
И вот наконец я вываливаюсь на край широкой лужайки размером с парк, но почему-то уютной, как объятия.
Голова кружится. Я пытаюсь схватиться за что-нибудь, удержать равновесие и цепляюсь за ветку клена не толще палочки волшебника.
Что Что это? Слова выскальзывают из моих губ, и от удивления я не могу набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы сказать что-то еще.
Глаза разбегаются.
В центре поляны возвышается гигантское дерево должно быть, виргинский дуб, единственный вид вечнозеленых дубов, украшенный свежими листьями, несмотря на то, что сейчас только ранняя весна.
Хотя сейчас так не кажется воздух стал намного теплее.
В нескольких метрах над землей ствол цвета корицы разделяется на несколько ветвей, каждая из которых смотрит в своем направлении. Гостеприимные руки дерева над поляной образуют подобие беседки, они похожи на мать, защищающую своих детей. В заплатках между листьями видны персиково-кобальтовые сумерки.
Но внимание мое приковывает то, что происходит под деревом.
Пустые железные сферы висят на тросах разной высоты. Каждая сфера это глобус размером с дыню, внутри каждого горит рубиново-белый огонек, подсвечивающий силуэты континентов, как раскаленное ядро внутри земли. Фонари-глобусы освещают стол, покрытый матово-белой хлопковой скатертью до земли. По краям его украшают гирлянды из зелени, щедро усыпанные маленькими розами. На столе расставлен пир из самых изысканных угощений, которые можно себе представить.
У корней дерева лежит что-то еще, но мое внимание привлекают люди.
Человек пятьдесят, одетые в исторические костюмы но какую эпоху они изображают? заполняют этот прием разговорами и смехом, стоя в небольших кругах с бокалами в руках или сидя за круглыми столами, на которых покоятся стеклянные миски с водой, цветами и свечками.
Невероятно, снова шепчу, боясь спугнуть наваждение.
Я потираю руки в предвкушении, затем оборачиваюсь, чтобы рассмотреть все.
Что-то не так с моей одеждой.
Домашние штаны и толстовка исчезли. Провожу рукой по мягчайшей ткани незнакомого платья. Ткань цвета слоновой кости отлично сочетается с вышитыми аметистовыми цветами вистерии на стеблях цвета морской волны, распустившимися на пышной юбке. На ногах нежно-розовые сандалии на завязках. Ветер щекочет мою шею, и, подняв руку, я обнаруживаю, что мои волосы убраны в безупречный французский пучок, за правое ухо заправлена пара лепестков, а сережки стали длиннее.
Ощущение изысканной утонченности смешивается с приливом детской наивности, и я снова кружусь, кружусь, кружусь, и моя юбка кружится вокруг меня, как лавандово-белая юла.
Смеюсь. У меня будто дежавю.
Я останавливаюсь, прежде чем упаду с ног от головокружения. Я оборачиваюсь, ища глазами мой травяной проход. Скамейка из белого мрамора с черными прожилками, белая магнолия, вокруг высокие терракотовые горшки, из которых, теснясь, свешиваются роскошные розовые, бордовые и золотистые цветы: бугенвиллеи и астильбы. За горшками стоит факел, освещающий растения.
На нетвердых ногах я делаю несколько шагов назад и сажусь на скамейку, не отводя глаз от людей у дерева. Глубокий вдох и выдох. Моя тревога улетучивается.
Под ногами в прожилках мозаики из серого сланца змеится мох. Воздух наполнен запахом жасмина и жимолости, я почти чувствую их сладость во рту. Будто из ниоткуда слышны всплески и тихое журчание воды, смешивающиеся с потрескиванием факела.
Почему все это время я растила только скучные однолетники на крыше книжного? Когда мы продали дом Ба, я рассталась со своей любовью к садоводству. Оставила позади ощутимое выращивание красоты, когда-то питавшее мою душу.
Меня вдруг охватило неудержимое желание запустить руки в землю.
Никто из обитателей неземного сада меня еще не заметил. Сколько еще я могу так наблюдать, скрываясь в уголочке? Я хочу оставаться в тени, но жажду общения.
Попросят ли меня уйти? Очевидно, мне здесь не место.
В чем здесь загадка? Сад на вид больше, чем ограждающие его кирпичные стены. Да и величественный дуб, должно быть, видно с улицы.
Я наблюдаю за разговорами, смехом и светом, над столами витает дух содружества, сопровождающий несомненно умные и интеллектуальные беседы. Изящная еда и вино, жизнь в изобилии в укрытии древа.
Невинность вот что за слово вертится у меня в голове. Не как антоним к «разврату», а в противоположность холодной реальности, нападающей на нас в юности и крадущей детское удивление, веру в чудеса.