Он лежал и в сотый раз внимательно рассматривал копию внутренней стороны тубуса. Потом еще раз взглянул на метрику Нины и предположил, что цифры на ней вполне могут быть географическими координатами, только более точными, чем на самом тубусе. Он переводил взгляд с одной копии на другую, не в силах оторваться от цифр. Вэл не мог понять, что не так с этими цифрами, но потом дата, указанная на карте, была днем его рождения.
2. Канцлер
Вечер сбил дневную жару. Солнце опустилось за зеленые крыши Квинты Гамерос, редкой красоты небольшого двухэтажного дворца, построенного более трехсот лет назад забытым теперь Мануэлем Ронкильо. Французский арт-нуво пришелся по душе тяготеющему к роскоши Зигфриду Бер, и диктатор Солерно Аугусто Паччоли, сорокасемилетний упрямец и самодур, три года назад захвативший власть в сообществе, предоставил особняк в его распоряжение.
Зигфрид вышел на балкон второго этажа, чтобы насладиться видами Солерно. Он не был здесь с того самого дня, когда почти пятьдесят четыре года назад вынужден был спешно покинуть страну. Проведя полвека на чужбине, он часто представлял момент своего возвращения: холодные Небеса так и не смогли по-настоящему стать для него домом. Зато теперь, отогревшись в степном полузасушливом климате, Зигфрид ощущал прибывание силы в теле и успокоения в душе. Приближался апрель, а вместе с ним событие, которого бывший советник Зиги ждал с нетерпением: результаты референдума в Небесах должны были непосредственно повлиять на его дальнейшую судьбу. До назначенной даты оставалось пять дней, всего каких-то пять дней до его триумфа либо до начала реализации плана мести. Спроси сейчас Зигфрида, какой исход кажется ему предпочтительным, он, пожалуй, затруднился бы ответить. С одной стороны, его душа жаждала публичного провала Вэла Лоу в плебисците и скорого свершения возмездия. В этом случае Зигфрид получал некоторую моральную компенсацию, не принимая в событиях видимого участия, оставаясь в стороне и держа противника в полном неведении относительно истинного положения дел. Зигфрид, однако, не был уверен, что хочет держать Вэла в неведении касательно того, кому он обязан своим политическим фиаско. С другой стороны, если случится, что властитель получит поддержку большинства и политическая система Небес сохранит курс на реформы, Зигфрид Бер пойдет с козырей, и тогда его месть, отложенная во времени, будет страшна. Бывший советник не сомневался, что победа Вэла станет пирровой и великий и ужасный никогда не оправится после того, что он ему приготовил. Лишь бы Паччоли не передумал в последний момент, или чего похуже не выкинула Нинья, в лояльности которой он не мог быть уверен, как бы примерно она себя ни вела.
Зигфрид обернулся, почувствовав сверло убийственного взгляда за спиной, но цветные стекла витражного окна не позволили рассмотреть, чей силуэт тут же отдалился и исчез. Он не сомневался, что это была племянница, упорно отказывающаяся выходить из дома, постоянно ссылаясь на недомогание. Зигфрид не верил ни одному ее слову, но делал вид, что очень озабочен ее состоянием, периодически приставляя к ней то доктора, то сиделку. Нина маневры дяди читала с листа и сознательно жертвовала личной свободой, лишь бы не участвовать в его интригах. Она не могла проникнуть в его сознание, потому что Зигфрид никогда не снимал экранирующий обруч с головы, зная о способностях племянницы не только вскрывать чужую черепную коробку, но и наводить в ней порядок по своему усмотрению. Возвращение на родину предков усилило цвет ее глаз, а это могло означать пробуждение скрытых внутренних сил рода, которые Зигфриду и не снились: судьба не была благосклонна к нему, силы Бер достались его сестре-близнецу Виктории, матери Нины. Если бы он с самого начала знал, что через пятнадцать лет таланты сестры проявятся в такой степени, что всем вокруг станут очевидны ее особенность и его обыкновенность
Виктория любила брата и не позволяла его слабости встать между ними. Но Зигфрид все равно уничтожал себя черной завистью к ее способностям. Молча. Пока однажды не услышал, как мать в разговоре с Грегором Лоу назвала сына фриком. Это убило психику Зигфрида, а потом и саму восьмидесятишестилетнюю Ким Бер на следующий день ее нашли окоченевшей в своей постели. В тот же день Виктория добровольно надела оковы, чтобы никогда больше не проявлять свой дар и не будить зверя в брате, и со временем ее способности угасли настолько, что завидовать Зигфриду было уже нечему. Пока не родилась Нинья. Но это случилось спустя почти десять лет. К тому времени брат и сестра покинули Солерно и поселились в Небесах, воспользовавшись приглашением и гостеприимством сенатора Грегора Лоу, друга их матери, который более двух лет жил с женой Эмилией в Солерно в составе дипломатической миссии
Зигфрид смотрел на залитые вечерним солнцем степные предгорья и вспоминал свою юность, когда мир казался огромным, а жизнь бесконечной. Он пытался оживить забытые мечты и грандиозные планы покорения вершин власти, к которой всегда испытывал ни с чем не сравнимое по силе влечение. Когда его ровесники с головой уходили в науку или растворялись в чувственных переживаниях, строили отношения или обзаводились семьями, Зиги грезил только о ней единственной владычице его сердца возможности управлять другими. Более полувека прошло с тех пор, как он, поставив все на единственную карту, упрямо отправился к своей цели, так и не достигнув ее. Сейчас он спрашивал себя: что было бы, если бы пятьдесят три года назад он остался в Солерно, а не, послушав сенатора Лоу, перебрался в Небеса? Очевидного ответа на этот вопрос он не находил, но, как часто бывает, неудовлетворение в настоящем ищет оправдания в прошлом, покопавшись в котором всегда можно найти обстоятельства, помешавшие добиться цели, или людей, не оказавших поддержки, не облегчивших путь. Обвинять окружающих в своих неудачах было не в правилах Зигфрида, его претензии адресовались матери и судьбе, обделившим его при раздаче родовых сил.
В двадцатилетнем возрасте Зигфрид поступил на государственную службу в департамент финансов и, определяя приоритетные для себя пути развития в будущем, осознал свои стремления: его звезда должна была стать самой яркой на политическом небосклоне Солерно. Усердно отслужив четыре года и нисколько не продвинувшись по карьерной лестнице, Зигфрид начал подозревать, что честным трудом поставленной цели не достичь, и стал искать иные пути.
Неожиданно фортуна повернула колесо в его сторону: в Солерно прибыл Грегор Лоу посол из другого мира так Зигфрид узнал, что на планете существует еще анклав, подобный их государству. Сенатор Небес оказался знаком с его матерью, Ким Бер, и это обстоятельство открыло Зигфриду короткий путь в ограниченный круг политической элиты Солерно, а потом и Небес.
В то время главой сообщества стал тридцатипятилетний Кристоф Идальго де Пераледа, потомок двух прославленных родов: Мигеля Грегорио Антонио Игнасио Идальго-и-Костилья по линии отца, считавшегося «отцом страны» и национальным героем, расстрелянным испанцами в 1811 году в том самом месте, где сейчас находилась столица Солерно, и Хуана де Навас Переса де Пераледа, женой которого была оставившая известный след в истории Ана Кортес Иштлильшочитль
[2]
[3]
Кристоф Идальго имел в женах прекрасную Марию Аниш, моложе его пятью годами, которая сразу подружилась с Эмилией Лоу. Они были ровесницами, сходные по характеру, но внешне отличающиеся, как день и ночь: Мария высокая, тонкая, черноволосая девушка, склонная к мечтательной задумчивости; Эмилия маленькая, хрупкая блондинка с улыбающимся лицом и озорными серо-голубыми глазами.