Силой Семи Небес и силой Девяти Кругов я снимаю с тебя проклятье, о, неизвестное существо в теле кота!
Однако через секунду ничего не произошло. Морок, лежавший на лавке, вернулся, а я стоял, как дурак, с палкой в руках, направляя её на маленького котенка.
Мяу! вознегодовало животное.
Старушка Шпиннэ тоже была удивлена. Обычно я колдовал наверняка, ошибиться я не мог.
Ну, что ж. Придется тебе с ним разговаривать по старинке. Раз на наш язык он переводиться не хочет и даже твоя магия на него не действует.
Меня всегда забавляли люди, которые разговаривали со своими котами. Обычно это происходит невпопад, потому что двуногие не очень понимают кошачий язык и сцена их разговора для меня выглядит так. Вот приходит кот к человеку
Господин, а как вы относитесь к тому, что суперсимметрия является центральным звеном в теории струн?
О, котэ, кис-кис-кис, пухленький!
Простите, мне показалось, что вы умненький.
Или так:
Милая дева, нравится ли вам Вагнер? Вчера я забрался в подвал оперного театра и слушал «Гибель богов», это же фундаментальное произведение! Сколько экспрессии!
Какая няша! Иди сюда, я поглажу тебя, а теперь сфоткаю. Оу-у-у, ты такой миленький!
И кот терпит «обнимашки» и разочарованно уходит обсуждать Вагнера и Теорию струн к сородичам.
Что касается нашего гостя-котенка, мне понадобилось несколько часов, чтобы узнать, что родом он из Нюрнберга, человек, но был заколдован на набережной. Я взял корзинку, посадил туда котенка и, как стемнело, пошел на набережную реки Пегниц.
Как только туристы покидают улочки, а добропорядочные бюргеры и бюргерши запираются по домам, на улицах города становится не протолкнуться от других обитателей города и его окрестностей.
В Пегниц обитают русалки. Днём они снимают квартирки в домах на набережной, а ночью сбрасывают свои личины и заполняют водоемы. Жизнь городских русалок вообще печальна: сначала учись ходить на двух ногах, в реках вода с каждым годом не то чтобы очищается. Так что милые фрау с каждым годом все злее и злее. Я спустился на островок рядом с Мостом Палача и опустил руку в воду. Потихоньку колдуя и призывая местных дев ответить на несколько моих вопросов.
Девы особо не торопились. Как и положено, опоздали на свидание на двадцать пять минут, зато накрашенные.
Господин Николас, какими судьбами? спросила меня фрау Марта. Молоденькая русалка, всего ста пятидесяти лет, с синими волосами.
Да вот, фрау, ищу тех умниц, которые приложили свои чешуйки к проклятию этого индивида, я указал ей на кота.
Ой, какой миленький! Какая няшка! завопила русалка.
Я закатил глаза, потому что такая реакция нормальна для человеческих дев, а не для существ, живущих сотни лет. Видимо, фрау Марта слишком много времени проводит с людьми. На её умиления к нам подплыли ещё три девушки, которых я практически не знал, видимо, заезжие. И да, они тоже начали не с приветствий, а с умилений! Наконец подплыла фрау Ирма. Ирме было четыреста лет, она не любила шумные компании и была в Русалочьем Дворе за старожила.
О, герр Николас. Вы нашли нашего мучителя?
Кого?
На набережной появился нерадивый поэт и музыкант. От его пения у меня и моих сестер очень болела голова. Вы знаете, герр Николас, у него нет слуха. И вкуса. И чувства ритма. И голоса. А тексты чудовищные. Я подумала, что как кот он будет более полезен генофонду.
Из корзинки донеслось истеричное «мяу».
Милые дамы, расколдуйте его, а уж с его голосом и слухом я что-нибудь наколдую.
Русалки некоторое время посовещались и дали свой ответ. Конечно, я тоже приложил немного магических сил, чтобы мы пришли к соглашению. Мальчугану мы стерли воспоминания и направили его бурный талант в другое русло в кулинарию. Пекарь из него получился отменный.
Саму набережную тоже пришлось заколдовать: у всех музыкантов, которые пытались там играть или петь, не имея ни слуха, ни голоса, постоянно происходили какие-то проблемы. То инструмент ломался, то голос резко садился. Русалки всегда любили качественный городской контент.
Слышали бы вы, какие сказки они рассказывали. Впрочем, одну я всё же записал.
Цветы и водоросли.
Далеко на севере, где небо впадает в море, а фьорды в ночи напоминают бесконечное звездное небо, стоял маяк. Каждый вечер волны рассказывали камням свои громовые сказки или пели колыбельные на своём неведомом языке. Из всех живых существ, живущих в округе, язык моря был известен лишь Хранителю маяка. Что у маяка вообще есть хранитель, люди в ближайшем городе старались не вспоминать. Женщина это была или мужчина разницы не было, лишь бы делал свою работу да не приходил в город пугать людей.
Маленькую Гудрун выбросило на берег вместе с обломками корабля. Бывший смотритель маяка старик Хельсет подобрал ребенка и стал выхаживать. Девочка была хилой, того и гляди ветер похитит её душу. А кроме того, то ли море, то ли чудовище морское оставило девочке свою метку не то акулий плавник, не то горб. Иногда Хельсету казалось, что крошка и вовсе не жертва кораблекрушения, а просто кто-то решил избавиться от неё за такое уродство. Но, как бы то ни было, в синих глазах ребенка читалась непреодолимая воля к жизни. И Гудрун выжила и после того, как пробыла в открытом море, и выживала в этих краях ещё долгие годы.
Старик обучал Гудрун грамоте, счету, рыбалке, готовке и, главное, как управляться с маяком. Девочка не жаловалась, да и не особо стремилась покидать свою белую крепость. Городские дети, прослышав про горбатое чудовище, живущее в маяке, часто прибегали, кидались камнями, палками и старались обязательно победить, чтобы рассказывать своим родителям, какой подвиг совершили (что родители, конечно же, поощряли). Если же чудовище старалось давать отпор или выходил старик Хельсет, чтобы остановить расправу, разъяренные мальчишки и девчонки спускались к самому морю и пытались бить камнями и палками нежащихся на берегу тюленей. Звери тоже не понимали, чем вызвана такая жестокость, и неуклюже уползали в море.
Зимы сменялись веснами, жизнь сменялась смертью, умер и Хельсет, оставив Гудрун совсем одну в этом мире.
***
Два раза в неделю она доходила до города, покупала продукты. Раз в месяц, когда в мэрии ей выплачивали жалованье, она могла позволить себе зайти в книжную лавку и даже что-нибудь купить.
Несколько слов с продавцами вот, собственно, и все общение, которое было доступно молодой, но совершенно непривлекательной девушке.
У Гудрун были темные волосы, синие, почти черные глаза, хромала она на левую ногу, да и левая рука из-за горба развилась плохо и была тоньше правой. Рубка дров для дополнительного отопления становилась сущим проклятием, а местные мужчины не то чтобы горели желанием помогать чудовищу из маяка даже за деньги. Иногда, неохотно приходили, желающих стать новым смотрителем маяка было ещё меньше. Благодарность Гудрун за помощь демонстративно отвергали: печеный хлеб или свежую рыбу выбрасывали в море. Боялись, что если съедят то ещё, чего доброго, сами станут горбаты.
Сначала у Гудрун это вызывало боль, потом она привыкла, потом и вовсе молча отдавала мужчинам деньги и закрывала дверь.
Мир внутри маяка был совершенно другим. Безопасным и теплым.
Завтракать Гудрун предпочитала на берегу у моря. Подкармливая чаек и других обитателей большой воды. Осенью в эти края возвращались тюлени, занимали все окрестные скалы, шумели и пугали рыбу.
Так что Гудрун проходила по пляжу ещё дальше, чтобы спокойно кушать и думать о том, что прочитала в очередной книге. Только Гудрун села и налила себе из термоса горячее какао, как со стороны моря к ней стал приближаться здоровенный пятнистый камень. Присмотревшись, она обнаружила, что это никакой не камень, а самый обыкновенный тюлень. Для него следовало освободить место, потому что, если он окажется агрессивным, зверь мог ещё и порвать. Но тюлень выбрался на берег и стал принюхиваться. Гудрун изогнула бровь.