Опять вы?.. И что вам вообще от меня нужно?
Возьмите меня к себе, как-то бессознательно, помимо своей воли, сказала Рита. И сквозь смуглую кожу ее лица засветилась вдруг холодная бледность, когда ответил он ей все так же спокойно:
Нет, я не возьму вас, потому что вы не нужны ни нам, ни мне, он подчеркнул последнее слово, и на побелевших и крепко стиснутых губах Риты выступила рубиновая капелька крови.
Что было в эту минуту на душе у Риты, передать трудно. Рита почувствовала только, что в виски ударила не то боль, не то больная обида, не то еще что-то тяжелое, а кругом стало так пусто, что воздух зазвенел стеклянным и холодным звоном это под порывами ветра, стягивающего грозовые тучи, пели и звенели, звенели и пели и со звоном смеялись над Ритой телеграфные провода.
Хорошо, сказала она глухо, глядя на траву, по которой белые цветы рассыпались бледными улыбками. Хорошо повторила опять Рита.
Силы ее оставляли. Она кровянила и сжимала острыми зубами губы, чтобы выдержать еще минуту и уйти, хотя бы видимо спокойной. Она повернулась и сделала шаг вперед.
Постойте, остановил ее Лбов, с удивлением всматриваясь, в непокорные, с трудом сдерживаемые ее волей черты ее лица. Скажите, зачем вам к нам в отряд? Вы дворянка, аристократка, а я голос Лбова зазвенел, я ненавижу аристократов и уходите.
Рита сделала еще шаг.
И уходите скорей, повторил Лбов, потому что я не знаю, почему я не пустил вам пулю из своего маузера.
Рита остановилась, не меняя выражения лица и как бы подчеркивая, что она не будет иметь ничего против, если он возьмется за маузер.
Лбов был несколько ошеломлен, он помолчал немного, потом медленно и четко сказал:
Для меня ничего, кроме моей ненависти к жандармам и ко всем, кто за жандармов, за полицию и за охранное отделение, нет, и я не верю аристократам, но вам почему-то я немного, очень немного, а все-таки верю. И я позволяю вам чем-либо доказать он запнулся, потом добавил уже совсем другим тоном: У меня в отряде есть провокатор, и я не знаю его
Он повернулся и ушел, подозревая, презирая, но и удивляясь какой-то скрытой силе, руководящей безрассудными поступками взбалмошной девчонки.
* * *
Через несколько дней Лбов, Фома и еще один парень были в Мотовилихе без винтовок, но с револьверами, запрятанными в глубину карманов, и с бомбами, засунутыми за пазухи.
Лбов зашел к Смирнову и уговорился там, когда и в какое время он встретится с представителями загнанных в подполье революционных партий. Было решено, что это будет в субботу, здесь же, а чтобы не навлекать никаких подозрений, Лбов должен явиться скрытно и один.
Солнце уже было у горизонта, когда Лбов со своими двумя спутниками возвращался обратно. На углу одной из улиц они остановились, Лбов вынул папиросу, а Фома вслух читал объявление о том, что «за поимку государственного преступника, разбойника Лбова, будет выдана немедленно крупная денежная сумма».
Лбов усмехнулся, сунул папироску в рот и сказал, обращаясь к Фоме:
Расщедрились, сволочи, думают подкупить, так все равно без толку. Кто за меня стоит, тот не выдаст, а кто против меня, тот не выдаст тоже, потому что боится, что мои же ребята после ему шею свернут Дай спичку.
Нету, ответил, пошарив в карманах, Фома, забыл на столе.
А курить охота. Лбов оглянулся, вблизи никого не было, только на перекрестке, облокотившись на винтовку, стоял городовой.
Постой, усмехнувшись, сказал Лбов, пойду достану огня, и он направился к полицейскому. Разрешите прикурить, хитро прищуривая глаза, вежливо попросил Лбов.
Проваливай, проваливай, грубо ответил тот, оборачиваясь и заглядывая в лицо просившему.
Разве спички жалко? начал было опять Лбов.
Но полицейский, разглядев его лицо, на глазах у Лбова начал вдруг бледнеть и, тяжело дыша, торопливо и испуганно хлопать глазами. По-видимому, он узнал Лбова, потому что дрожащими руками полез в карманы, достал коробок и, щелкая зубами, выбивающими дробь, чиркнул спичку, она сломалась, чиркнул другую опять сломалась, наконец, третья зажглась, он протянул ее к папиросе спокойно заложившего руки в карманы Лбова и долго никак не мог приложить огонь к ее концу и зажечь ее, потому что и огонь стал, должно быть, холодным от сильного озноба, охватившего городового.
Спасибо, спокойно ответил Лбов и, не оборачиваясь, пошел дальше.
Он не боялся выстрела в спину, потому что знал, что полицейский не в силах сейчас ни поднять десятифунтовую винтовку, ни раскрыть застегнутый кобур револьвера.
Когда Лбов скрылся из глаз городового, тот вздохнул облегченно, снявши шапку, перекрестился и рукавом вытер мокрый лоб белый, покрытый каплями холодного и крупного пота.
12. Раскрытое предательство
В субботу, после обеда, Астраханкин зашел к Рите и передал ей, что сегодня вечером он не сможет быть с ней в театре, потому что, по-видимому, будет большое дело.
Какое? насторожилась Рита.
Опять со Лбовым.
Со Лбовым? равнодушно переспросила Рита, по-видимому, очень мало интересуясь этим.
Она подсела к нему, взяла его руку и спросила ласково:
Что это вы последнее время хмурый такой?
Рита, начал было Астраханкин укоризненно, Рита, и вы еще спрашиваете
Рита засмеялась негромко и мягко, но сквозь эту мягкость чуть-чуть проглядывали нотки хорошо скрытой, крепко-крепко спрятанной грусти. Но Астраханкин не уловил их. У него была слишком казачья натура, он умел хорошо джигитовать, замечательно танцевать кавказского «шамиля» и с одного маха рубить на скаку связанные фашинами ивовые прутья. И где ему было разбираться в оттенках?
Он обрадовался, потому что не видел давно Риту такой приветливой, подвинулся к ней ближе и, не выпуская ее руки, заглянул в лицо.
А вас не убьют? участливо спросила она.
Не должны бы, а впрочем, кто от этого застрахован. Сегодня Лбова наверняка возьмут. Только вряд ли живым удастся.
Как, кто возьмет? крикнула Рита, но тотчас же замолчала и потом спросила, лениво. Где?
В Мотовилихе. У него там сегодня какое-то совещание, нам донесли об этом из его же шайки.
Рита насторожилась, сердце у ней забилось быстро-быстро еще чуть-чуть еще немного, и она узнает все. Она сама подвинулась к Астраханкину совсем вплотную и положила ему другую руку на колени.
А может быть, это неправда Кто вам сказал про это?
Тут Астраханкин замялся.
А Рита поглядела на него, крепко опутывая его взглядом хороших, ласковых глаз.
Это это секрет большой, Рита, и я, конечно, не вправе но я надеюсь на вас. Видите ли, у него в отряде есть одна женщина.
Женщина? удивленно переспросила Рита, и ей вдруг вспомнилась лунная поляна в лесу и закутанная в платок тень, пробегающая, осторожно озираясь, мимо деревьев.
Да, представьте себе, женщина еврейка. Это очень интересная история: ее муж революционер, его ждет приговор к смертной казни, и ей было обещано, что если она сумеет выдать Лбова, то мужа ее помилуют. Она, знаете, любовницей сейчас у Лбова, и вот сегодня один человек принес от нее записку, где она указывает прямо. Теперь это дело верное.
Рита отодвинулась от Астраханкина, сняла руку с колена, потом (как бы поправить прическу) высвободила другую она знала все, что ей было нужно, и теперь это было не к чему.
Астраханкин торопился, ему надо было сделать кое-какие приготовления.
Едва он ушел, Рита забежала к себе в комнату, сунула в карман маленький браунинг, вышла на двор, оседлавши лошадь, вскочила в седло и умчалась куда-то, по обыкновению, ничего не сказав дома. Надо было предупредить, во что бы то ни стало предупредить Лбова, если еще не поздно
Около Мотовилихи она остановилась и сообразила, что она ведь ни с кем не условливалась, не уговаривалась, где может разыскать Лбова и как передать ему. И Рите стало холодно при мысли о том, что она, по-видимому, ничего не сможет сделать. Вдруг счастливая мысль осенила ее голову, она вспомнила, как Астраханкин говорил ей, между прочим, что Соликамский тракт стал за последнее время самым опасным местом, и лбовцы то и дело шныряют там и перестреливаются с разъездами жандармов. Рита жиганула нагайкой лошадь и понеслась туда.