Эй, хозяин, не зевай, а билетик открывай, весело подбадривал продавец каждого покупателя билета, и все в очереди, затаив дыхание, ждали, когда его обладатель торопливыми пальцами разорвёт скрученную бумажку и огласит свой выигрыш.
Сервиз! Гип-гип, ура! ликовал охрипшим голосом зазывала, а военный оркестр тут же начинал играть поздравительный «туш».
Коза! Вы стали счастливой обладательницей наилучшей породистой козы! Позвольте поздравить вас с приобретением! заходился от счастья продавец, чмокнув растерявшуюся барыню прямо в пальчики, зажимающие счастливый билет.
Коза, ну и повезло же барыньке! тихонько охнул кто-то за Тимкиной спиной.
Мальчик обернулся. Сзади него стояла бедно одетая женщина с маленькой девочкой и тревожно провожала глазами каждый выигрыш.
Как думаешь, билетов на всех хватит? спросила она Тимку.
Мальчик пожал плечами и весело запрыгал, потому что уже приближалась его очередь.
«Лошадь, лошадь, лошадь, твердил он про себя. Пожалуйста, Господи, пусть я выиграю лошадь».
Он протянул деньги подмигнувшему продавцу, и тот лихо закрутил барабан с заветными бумажками. Тимка выбрал глазами две из них и решил, что постарается вытащить именно их.
Барабан остановился, и продавец призывно распахнул стеклянную дверку:
Пожалуйте, милостивый государь.
Тимофей приметил свои билетики и без колебаний выбрал две розоватые бумажки.
Открывай парень, не томи, весело завыла толпа.
Мальчик взглянул на Петра Сергеевича. Тот разрешающе кивнул головой и улыбнулся:
Разворачивай, чего же ты ждёшь?
Тимофей раскрутил первую бумажку и увидел три слова: «Билет без выигрыша».
На «нет» и суда нет, подбодрил Пётр Сергеевич, открывай следующий.
Тимка засопел, на всякий случай перекрестился, развернул второй билет и охнул: там был нарисован каурый конь с тележкой.
Гип-гип ура! в упоении заголосил продавец билетов. Выигран главный приз лошадь с тележкой-шарабаном! Юноша стал победителем! Поаплодируем победителю, господа!
В толпе загомонили. Пётр Сергеевич крепко взял Тимку за руку и отвёл в сторонку:
Поздравляю с выигрышем, молодой человек.
Тимофей чувствовал себя на седьмом небе. В один миг он превратился из никому не нужного нахлебника в состоятельного мальчика.
«Буду извозом зарабатывать, а то и огород кому вспашу, солидно обдумывал он свой выигрыш, лошадь в деревне завсегда прокормит».
Только жалко было расставаться с Петром Сергеевичем и тётей Симой, но не век же на чужой шее сидеть. Взрослый уже, да и грамотный к тому же. Вон, соседский Колька в такие же годы уже половым работал в столичном трактире.
Рад? опечаленно спросил его доктор.
А то! встрепенулся Тимошка. Вы не думайте, Пётр Сергеевич, я к вам с тётей Симой буду часто в гости наведываться, да с гостинцами. За всё ваше добро отслужу, вспомнил он, как говаривал его отец.
Да я и не думаю Пётр Сергеевич отвернулся и заговорил с подошедшим Андреем Ивановичем, а Тимошка хотел было двинуть за выигрышем, но вдруг услышал в стороне негромкий приглушённый плач. Он присмотрелся. Плакала та женщина с девочкой, что стояла позади него.
Тётенька, что ты плачешь?
Женщина подняла на него красные глаза и криво усмехнулась:
А, счастливчик Легко тебе, барчук, живётся вишь, лошадь с шарабаном себе на забаву выиграл. А я, вместо хлеба, на последние десять копеек билет купила, думала, хоть козёнку получу, чтоб моя дочурка с голоду не померла, да вот пустышку вытянула. Вдова я, погорелица. Слыхал, небось, про пожары в Гатчине?
Тимошка согласно мотнул головой и закусил губу.
Вот мы с Алёнкой эти бедолаги и есть, она ткнула заскорузлым пальцем в прижавшуюся к её ноге девчонку и махнула рукой. Видать, нам судьба такая. На пожаре не сгорели, так под забором сгинем, как собаки.
Тимофей ещё раз посмотрел в полные отчаяния глаза женщины и медленно протянул ей свой билет:
На, возьми. Нешто я не понимаю, сам вволю наголодался.
Баба кулём повалилась на колени прямо в липкую грязь, размазанную сотнями сапог:
Век за тебя, кормилец, буду Бога молить!
Тимофей растерялся было, но почувствовал на своём плече тяжёлую руку Петра Сергеевича. Он поднял голову и увидел посветлевшее лицо доктора:
Молодец, сынок, ты всё правильно сделал. Никому теперь тебя не отдам.
7
Решил я, Серафима, усыновить нашего Тимошку согласно закону, сообщил Пётр Сергеевич, когда все собрались у самовара на вечерний чай. Что скажешь? посмотрел он пытливо на тётю Симу и прижал к себе Тимку.
Та всплеснула руками, прослезилась и громко зашмыгала носом:
И правильно удумали, барин. Бог сироток привечает, авось, и вам через него счастье выпадет. Богоданный-то сыночек такой же родной.
Пётр Сергеевич потемнел лицом и невольно взглянул на портрет жены и сына:
Я думаю, Маша одобрила бы мой поступок, да и Вадим не возражал бы. Он был очень открытым мальчиком, чутким к чужому горю.
Экономка всхлипнула и закрыла лицо фартуком.
Ну, хватит, Серафима, полно. Не рви мне душу, приказал Пётр Сергеевич. Начнём готовить нашего Тимофея в гимназию. Надо ему документы выправить. Вели дворнику заказать мне экипаж, во вторник поедем в церковь, где Тимофея крестили, и выпишем ему метрическую справку. Не годится человеку без документов жить.
От этих слов Тимкино сердечко так и подпрыгнуло.
Поедем ко мне в Соколовку? А тётка Маня меня назад не потребует?
Силком тебя никто не отберёт, не волнуйся, успокоил его Пётр Сергеевич. Да ты ведь говорил, что не нужен тётке. Может, лукавил?
Тимофей так энергично затряс головой, что чай из чашки брызнул во все стороны:
Ей Богу, дядя Петя, правда, правда не нужен, покраснел мальчик. Я подумал, что, может, вы меня вернуть хотите, добавил он шёпотом.
Не выдумывай ерунды, подвёл итог Пётр Сергеевич, а собирайся в путь.
Назавтра выехали спозаранку. И то сказать, путь не близкий почитай, двадцать вёрст, да всё лесом. Тётя Сима сунула в повозку вкусно пахнущую свежими пирогами корзиночку, прикрытую чистым полотенцем, и тайком от доктора запихнула в карман Тимофею петушка на палочке.
«И почему дядя Петя не разрешает есть леденцы? размышлял Тимофей под мерный стук лошадиных копыт. Говорит, что они вредные. А в чём там вредность, если они такие вкусные? Я мог бы всю жизнь только леденцами и питаться».
Пётр Сергеевич завернул мальчика в клетчатое одеяло, и Тимошка, надышавшись пряным хвойным воздухом июньского леса, незаметно для себя крепко уснул. К деревне подъезжали за полдень. Тимка вытянулся в струнку. Было радостно и одновременно тревожно: а ну, как что-то пойдёт не так, как задумано? Вдруг тётка заартачится и не захочет отдавать Тимофея Петру Сергеевичу? Да и как-то неловко было показываться перед деревенскими друзьями в барчуковом наряде.
Он вложил свою ладошку в руку доктора, и тот успокаивающе сжал горячие после сна Тимошкины пальцы. Так рука об руку и въехали они в большое село Соколовка.
Первая, кого они увидели, была бабка Мирониха с пустыми вёдрами на коромысле.
Ахти мне! заголосила старуха так, что от её крика шарахнулся в сторону собиравшийся прокукарекать петух. Никак это Тимка Петров! А разряжен-то, ну чисто королевич! Гляньте, люди добрые! Мы думали, что он в лесу пропал, а он целёхонек! Да с барином!
Она критически осмотрела Петра Сергеевича, сбавила тон и подскочила к повозке:
Слышь-ко, барин, ты Маньке мальчонку не отдавай. Заест она его поедом, как пить дать заест.
Поехали! Пётр Сергеевич тронул возницу, и тот послушно натянул вожжи.
Тимка! Гляньте, люди добрые, Тимка Петров! Живой и невредимый! раздавалось со всех сторон.
Хотя Тимошка предполагал, что именно так всё оно и будет, но всё-таки не выдержал и спрятался за широкую спину своего названного батюшки.