Вдобавок, ей постоянно снился один и тот же сон: будто бы она была в небольшой уютной комнате, сидела на коленях у светловолосого красавца, и знала, как во сне бывает, что на улице мороз и вьюга. Внутри же этой комнаты, на руках у этого человека, ей было тепло и уютно. Она тщетно пыталась вспомнить лицо мужчины из сна оно расплывалось, ускользало от неё, оставляя в памяти только образ: светлый, нежный, откровенный. И она точно могла сказать, что это был не Даниил.
Муж не отходил от неё ни на минуту. Это радовало ей было плохо, ей было тревожно, она постоянно путалась в днях, переспрашивала одно и то же. Он рассказал, что на неё, по всей видимости, напали грабители и стукнули по голове чем-то тяжёлым, что у неё украли сумку с паспортом, деньгами, ключами Хорошо, что Даниил в тот вечер шёл ей навстречу.
Он предвосхищал все её желания, ухаживал за ней. Муж помогал ей добираться до ванной комнаты, приносил еду прямо в кровать, рассказывал об их жизни, но совсем немного. «Не хочу, чтобы у тебя появились ложные воспоминания», грустно говорил он. А Маша хотела, чтобы уже появились хоть какие-то. Когда он принёс ей их свадебную фотографию в рамке, она выронила её из рук и снова горько заплакала, не узнав ни платья, ни места, где их сфотографировали.
Даниил старался отвлечь её от грустных мыслей.
Хочешь, я тебе почитаю? предложил он одним томительным вечером, держа в руках небольшой томик самой ей, по предписанию врача, нельзя было ни читать, ни смотреть телевизор, мой любимый поэт.
Маша натянуто улыбнулась, изобразив заинтересованность она не помнила, чтобы была особой любительницей стихов. Но, судя по всему, полагаться на память ей и не стоило.
Даниил устроился на стуле около комода, где стояла лампа с её прикроватной тумбы Маша всё ещё плохо переносила свет. Он откашлялся.
О тех мгновеньях позабудешь ты?
В тени Любви мы их похоронили,
Чтоб милых тел, не отданных могиле,
Касались только листья и цветы.
В цветах отрада, что давно мертва,
В листве надежда, что угаснет вскоре.
Забыть мгновенья, что погребены?
Но смутный ум раскаяньем томится,
Но память сердцу тягостней гробницы,
Но суд вершат непрошеные сны,
Шепча зловещие слова:
«Минувшая отрада горе!» 1
С его последним словом в комнате повисла тишина. Не уютная, полная раздумий, а плотная, давящая, пропитанная насквозь невысказанным упрёком и болью. Было в этой тишине ещё кое-что. Тоска. Отчаяние женщины, не узнающей голос собственного мужа.
Удивительное чувство ты знаешь, кем является этот человек, ты видишь, как шевелятся его губы, как кончик изящного носа поднимается вверх и вниз, в такт словам, как с каждой строчкой разглаживается морщинка между его бровей, но тембр, интонации ничто не вызывает в душе отклика. Ни трепета, ни узнавания.
Ты побледнела, Даниил заложил пальцем страницу и прикрыл томик, тебе нехорошо?
Маша тяжело сглотнула, не в силах отвести от него распахнутых глаз. Горькое, гадкое чувство вины царапало горло. Он столько для неё делал откликался на малейший зов, кормил, прикладывал компрессы ко лбу, развлекал. А она не могла его вспомнить. Для неё он оставался, фактически, незнакомцем.
Даниил положил томик стихов на тумбочку, присел на край кровати.
Что такое? он заботливо поправил ей одеяло, Ты хочешь чего-то?
Маша покачала головой.
Расскажи мне что-нибудь о нас, попросила она, как мы познакомились, например.
Даниил слегка задумался, лёгкая улыбка тронула его красиво очерченный рот.
Могу рассказать, как я понял, что влюбился в тебя.
Прямо влюбился?
Именно! Мы пересекались с тобой и до этого, но однажды мне показалось, что я увидел тебя настоящую Я тогда шёл по каким-то скучным делам. Был март, как и сейчас, ветреный и непостоянный. Ты шла мне навстречу распахнутая куртка, волосы заплетены в косу вся погружённая в собственные мысли. Ты морщила нос и совсем не смотрела под ноги. Наступив из-за этого в лужу, ты не рассердилась, не была раздосадована, только посмотрела на промокшие ботинки и развела руками, мол: «вот, какая я неуклюжая». Я тогда решил, что ты не такая, как остальные. Ты чище, лучше, светлее
Ты рассказываешь это, как сказку, тихо сказала Маша.
Для меня это и было в какой-то мере сказкой, Даниил грустно улыбнулся, и, как водится, судьба нас потом развела. У меня был очень непростой период.
Он свёл густые брови на переносице, будто ему было неприятно вспоминать о том времени. Маша осторожно дотянулась до его руки.
Поделишься?
Да нечем делиться, он горько усмехнулся, я пробовал жить на полную катушку, понимаешь? Пробовал всё, что мне запрещали родители.
Ты имеешь в виду
Да. Алкоголь, вещества, вечеринки, он поморщился от отвращения к самому себе и поспешил оправдаться, но ты не думай обо мне плохо, Мария! Я зря, наверное, тебе это рассказываю, ты сейчас очень впечатлительна
Нет, что ты, я хочу узнать тебя, Маша уселась повыше, отпустив его руку, и уточнила, узнать заново.
Он поймал её взгляд, полный сопереживания, и его лицо слегка расслабилось.
Всё это в прошлом. Я тогда был глуп отрывался за отрочество, проведённое в музыкальной школе и на танцевальных тренировках.
Ты занимался танцами? Маша теперь увидела то, на что не обращала внимания раньше: плавность его движений и осанка намекали на спортивное прошлое.
Да, он сделал неопределённое движение рукой, мама говорила, что у нас дворянские корни, которым нужно соответствовать. Но я, конечно же, тогда совсем не хотел тратить время на образование. На меня ужасно давили запреты.
История Даниила не была удивительной подростки, получившие строгое воспитание, часто срывались впоследствии, но у самой Маши никогда не было желания бунтовать. Она была очень послушным ребёнком делала всё, чтобы угодить матери. Только вот это не помогло.
В день, когда мама ушла, родители не ругались. Мать спокойно ходила по квартире, собирала вещи, как если бы не происходило ничего особенного. Шуршала одеждой, гремела ящиками. Маше даже показалось, что в какой-то момент мама начала напевать себе что-то под нос, но она не была уверена точно. Маша была в своей комнате, делала вид, что учит уроки, а сама невидящим взором смотрела в тетрадь, автоматически выводя каракули на полях, и слушала, слушала, слушала Вот мама открывает очередной шкаф, складывает какие-то вещи, перебирает банки, бормочет под нос. Скрип дверки, значит, здесь она закончила. Маша подумала, что всё она, конечно, не заберёт. Квартира была пропитана ею, на каждой полке, в каждом углу, казалось, был след её пребывания. Этот след было не стереть, не вытравить. Мать продолжала собирать вещи. Сколько ещё осталось шкафов? Сколько ещё осталось часов? Минут? Она уйдёт и всё. Маша точно знала, что всё.
Конечно, она оказалась права. Конечно, она не была этому рада. Отец ещё виделся с матерью, на суде, а вот Маша больше никогда. Даже во сне, бесконечно возвращаясь в эту квартиру, она не искала там мать, она искала там её вещи, искала там своё детство
Мать ушла не оглянувшись, сжигая за собой мосты. Отец был раздавлен, потерян, он даже не пытался скрыть своего горя.
Хотя бы это Маша помнила. Ей тогда было пятнадцать лет. «Зато это сблизило нас с отцом Отец». Озарённая внезапной мыслью, она подняла глаза на мужа.
Даниил, а как же папа? выдохнула она, Ты сказал ему, что со мной случилось? Он, наверное, жутко волнуется!
Даниил как-то странно сморщился.
Мария, у вас всё сложно, нехотя сказал он, вы не общаетесь.
Не может быть, не поверила Маша, но почему?
Так бывает, что дети становятся обузой, Даниил посмотрел на неё с сочувствием, но ты не должна волноваться об этом. Это дело давнее.
Маша молчала, чувствуя, как в душе поднимается горькая обида. Она поверила Даниилу в глубине души, она всегда ждала момента, когда и отец поймёт, что она ему не нужна. Но, всё равно, было больно. Возможно, в прошлом она уже научилась с этим жить, но сейчас этот путь начался для неё заново.