Следует вспомнить статью, приведенную в начале рассказа. Ведь мы были еще детьми, городскими ребятами, и никто из нас не был подготовлен к таким испытаниям. Это сейчас много говорят о работе психологов, о стрессах, депрессии, критическом возрасте. Тогда обо всем этом мы и не слыхивали. Нам, на току, просто повезло с нашим Ментаем. Рассказывали еще о том, что в это же время двое ребят из другого института работали на элеваторе и утонули в зерне. Их тела нашли уже через несколько дней. К другим осложнениям, вызванным необычной обстановкой и непривычными условиями жизни можно отнести несколько детей, рожденных как в браке, так и вне его.
Как я писала, в нашей палатке девочки спали в одной стороне, мальчики в другой. К этому времени уже стали образовываться пары. Наша одногруппница Клара Скоробогатова подружилась с Валерием Юрьевым. Потом они объявили всем, что будут спать вместе на половине мальчиков. Мы, естественно, возражать не стали, но переглянулись, а потом даже немного пообсуждали этот вопрос. По наивности мы не понимали, поженились они или еще нет. Через несколько дней, тем не менее, в одном из разговоров Валерий сказал, что он спит с Кларой «пассивно». Мы опять усмехнулись, но никто ничего не сказал: в конце концов, это их дело. Больше мы к этому вопросу не возвращались. Теперь Клара и Валерий уже давно женаты, у них двое взрослых детей и несколько внуков. Сразу после окончания института Валерия призвали в армию. Он стал военным рентгенологом, а Клара ездила за ним по военным городкам и работала хирургом.
Олечка Огуз в то же время начала дружеские отношения с Аркадием Маркманом. Олечка была маленькая, хрупкая. У нее белая кожа, светлые волосы и брови, коричневые глаза и детский голосок, она вся светилась и казалась как будто прозрачной. Тоненькие ножки ее болтались в огромных резиновых сапогах, как два карандашика. Аркадий обычно и говорил ей: «Ну, давай, шевели карандашиками!» Когда казахи первый раз услышали, что ее фамилия Огуз, раздался громкий смех. Мы не поняли и попросили разъяснить, в чем дело. Оказывается, по-тюркски Огуз это бык. Действительно, есть над чем посмеяться. Аркадий был полной противоположностью Олечки. Он был не очень высок, но крепок, коренаст, самбист с очень доброй и немного ироничной улыбкой. В дальнейшей своей жизни Аркадий стал хирургом-гинекологом. Однажды во время операции он порезался и заразился от своей пациентки гепатитом. А Олечка стала отоларингологом. Олечка и Аркаша сейчас живут в Израиле вместе с сыном и внуками.
Дел особых после работы у нас не было, и мы развлекались, как могли. Однажды, помывшись и пребывая в бездействии в ожидании ужина, мы с Люсей Шаповаловой поспорили, кто из нас двоих сможет дольше «крутить велосипед», лежа на спине. Почему-то наше соревнование никого не заинтересовало, и скоро все ушли ужинать. А мы лежали и дрыгали ногами. Потом к нашей палатке подошла корова и стала пить из бочки такую драгоценную для нас воду. Сначала мы кричали на нее и хлопали руками, но корова не обращала на нас никакого внимания, а вода в бочке убавлялась. Мы продолжали соревнование. Потом все-таки не выдержали уж очень жалко было воду вскочили и прогнали корову. После этого мы также побежали на ужин. Так что ничья. Как говорят, победила дружба.
Однажды мы закопали Олечку Огуз в зерно, положили поверх крестом лопаты, надели платочки и начали изображать плакальщиц. Уж не знаю, что это нам в голову пришло, и почему мы выбрали на эту роль Олечку. Но у меня сохранилась фотография об этом событии.
Где-то в деревне находился медпункт. Заболевший должен был доехать до этого пункта, обратиться к медсестре и получить освобождение от работы. Мне не повезло я наступила на стерню, и на подошве началось воспаление. Диаметр гнойника равнялся ширине стопы. Долго я мучилась, а потом с попутной машиной отправилась в медпункт. Медсестра вскрыла мне гнойник и сказала, что все уже почти закончилось, и меня нет смысла освобождать от работы. Так у меня получился прогул. Я прогуляла еще два дня, когда был приступ мигрени.
Работы, которые выполняла наша группа, были очень дешевыми. Больше всего ценилась работа на копнителе. Где-то в середине нашего пребывания в совхозе Клара и Валерий решили перейти на эту работу. Я видела Клару в конце рабочего дня. Одета она была так, чтобы как меньше пыли и соломы попало под одежду, лицо до глаз завязано платком. И все равно она была черна от пыли. Но они хорошо заработали.
К концу сентября ночи стали холодными, пошли дожди. Спать в палатке было уже холодно. Дирекция совхоза решила перевести нас на другой ток, но мы так пригрелись возле Ментая, что не хотели менять место работы. Думаю, что в этом случае дирекция была права прислали рабочих, которые просто разобрали нашу палатку. Нам ничего не оставалось, как собрать вещички, сесть в предложенную машину и ехать на новое место работы.
Новое место это огромных размеров ток, а рядом с ним такой же огромный сарай. Здесь уже были кровати, постель, а, может быть, и постельное белье, я точно не помню. И здесь мальчики и девочки спали в одном помещении, но сарай был таким огромным, что где там мальчики видно не было.
Здесь, на новом месте произошло следующее происшествие. Дочь бригадира, ей было лет шестнадцать-семнадцать, сидела в палатке. Рядом с палаткой кто-то остановил трактор «Беларусь» и ушел по делам. Вдруг трактор поехал, наехал на палатку и подмял под себя девушку. Началась паника. Отец кричал, что она умирает. Другие тоже что-то вопили. Нашлась «Волга» какого-то начальника и меня, как будущего врача, снарядили сопровождать пострадавшую до больницы.
Девушка лежала на заднем сидении машины и стонала. При этом никаких признаков тяжелых повреждений на глаз не было видно. Я сидела возле нее на полу машины и смотрела на нее, ждала, когда ей надо будет оказывать первую медицинскую помощь. Должна сказать, что всю мою жизнь меня укачивает в машинах совершенно жутким образом даже тогда, когда я сижу в удобной позе на удобном месте. А тут около сотни километров на полу машины. Когда мы приехали в больницу и дверь машины открыли, больная уже оправилась от шока и чувствовала себя вполне удовлетворительно. Зато я, бледнее бумажного листа, вывалилась на дорогу и осталась лежать в таком положении. Естественно, что весь персонал, который уже был предупрежден о несчастном случае, кинулся ко мне. Я была очень злая. Как-то обругала их, уже и не помню, и вела заняться больной. У больной оказалась вывихнута ключица.
Ее осмотрели и скоро отправили домой. А я отлежалась на лужайке, но мне еще предстояло ехать назад в наш лагерь.
На новом месте время проходило быстро и незаметно, и не оставило в памяти никаких теплых воспоминаний. Опишу еще один, уже последний, эпизод. Я в молодости была очень горячей. Однажды я за что-то рассердилась на Люсю Шаповалову, да и на всех наших девочек, и ушла из лагеря в степь. Там я нашла большой стог сена, закопалась в него и так проспала всю ночь. Потом на этом же сене пролежала еще и весь день, мечтая, глядя в небо и думая о том, какой жестокий мир и как меня никто в нем не понимает. Затем вернулась в лагерь. Что во всем этом эпизоде занимательного, так это то, что я целые сутки не пила и не ела, и не чувствовала себя плохо. Ну, и также то, что никто не спохватился и не искал меня.
В это время за мной начал ухаживать местный шофер-казах. Он звал нас, девочек, на танцы в клуб, находившийся от нашего тока на расстоянии трехсот километров. В казахстанской степи такие просторы, что триста километров для них не крюк. Можно было бы и развлечься немного. Не помню, но мне кажется, мы не воспользовались его предложением. Зато он возил нас к каким-то своим родственникам. Там мы пили местный плиточный чай со сливками и кумыс. Чай мне понравился. И еще я научилась управлять трактором «Беларусь» и лихо ездила на нем.