Среди лесной чащи ты знаешь есть большая поляна. Там пляшут в воздухе янтарные бабочки и разноцветные мушки. За ними охотятся чёрные жизнерадостные скворцы. Беззаботные бабочки уходят от них к блестящей траве. Она сейчас такая нежная; тонкие стебельки один к одному образуют колышимый ветром ковёр, и в этом ковре огоньки первоцветов. Сон-трава уже отцветающая, с лимонным блеском внутри и красно-лиловая, пушистая снаружи. Полыхающий адонис на открытом склоне. Воздух с запахом намокшей коры и привкусом горьковатой хвои, такой же, как в грибной сезон осенью, но не холодящий, а ласкающий весенним теплом. Как ты хочешь туда, не правда ли? Снова ощутить всё это, глубоко вдохнуть и держать воздух, пока не закружится голова.
Она распахнула окно. Солнце пронзило его горячим светом, ветер обдал прохладой. Контраст дал возможность полнее почувствовать собственное тело, живое, молодое, ожидающее действия. Он захлебнулся от обилия весенних запахов, различать которые несколько минут назад был не способен. Вместе с запахами нахлынул звонкий гомон лесных обитателей. В сравнении с великолепием утра звукоизолированная палата со спёртым воздухом, отравленным парами спирта и карболки, представилась мрачнейшим казематом.
Ну, идём?
Блаженное состояние как ветром сдуло. Он вздрогнул, широко распахнулись глаза, вмиг утратившие способность видеть роскошь бытия. Подсознание крикнуло: «Не соглашайся!» Он раскрыл было рот, чтобы произнести нечто расхожее и колкое, но, спохватившись, лишь нелепо пробормотал:
К-куда?
Она рассмеялась, как ему послышалось, совершенно искренне; кокетливо, по-девичьи уцепилась за его руку повыше локтя и, склонив голову, прижалась лбом к плечу. Он с удивлением заметил, что это не было ему неприятно.
Какой ты бдительный Слишком бдительный! она смеялась беззаботно и оттого заразительно. Нельзя же так, в самом деле. Ну, пойдём же, пойдём туда, куда душа твоя готова умчаться, покинув оболочку: на поляну. Господи, ты Боже мой: очаровательная девушка приглашает прогуляться по весеннему лесу, а он ещё раздумывает. В какие времена такое было, где это видано?
Я эту девушку в гости не звал.
Ой ли?
Не звал!
Не будем спорить пусть так, но если бы мужчины не откликались на призыв женщины, каким бы образом он ни выражался: речью, знаками, одеждой или поведением, людской род давно постигла бы участь древних ящеров. Будь посмелее, не заставляй даму ждать, ну?
Как ты себе это представляешь? Скоро обход, сюда обязательно придут.
Чуть ироничная улыбка и слегка ехидный прищур стали ему ответом:
Не переживай, не хватятся! Захочешь вернуться успеешь всегда.
А как мы объяснимся с дежурной?
А мы выйдем здесь!
Третий этаж!
Пустое. Позволь я обопрусь о твою руку.
Он протянул ей руку. Она охватила его ладонь нежными длинными пальцами, заглянула в глаза, словно блеснула зелёными жемчужинами, и ободряюще улыбнулась:
И всего-то-навсего.
Он хотел вскрикнуть, выдернуть руку, но не успел. Перед глазами вспыхнули яркие жёлтые и зелёные полосы, набегающие, как на экране старинного синематографа. На мгновение исчезло ощущение тяжести и потом всё прошло. Под ногами была твёрдая почва, со всех сторон звучали птичьи голоса. Под горячим солнцем от непросохшей земли, валежника, прошлогодней листвы поднимались дрожащие волны прозрачного пара. Меж стволов плыл одуряющий запах распускающейся черёмухи.
Он огляделся: вокруг был лес, перед ними лежала заветная поляна. Он облегчённо вздохнул и впервые за утро улыбнулся.
Привалившись спиною к огромной сосне, отдался во власть безмятежно-радостного настроения. Яркий горицвет поражал его воображение, от сильных лесных ароматов плыло зрение и раздавалась звенящая мелодия в ушах. Шершавая сосновая кора оказалась неожиданно мягкой и по-матерински тёплой, в её прохладные трещины интересно проваливались пальцы, на которые охотно налипал жидкий, горький янтарь. Взгляд с любопытством останавливался на оленьих окатышах, гладких, отмытых талой водой и высушенных ветрами и солнцем.
Из цветков медуницы он высасывал нектар, откопал и пожевал клубеньки гусиного лука. Наткнувшись на суетливый муравейник, положил в него обмусляканную палочку и потом долго сосал её, наслаждаясь острым привкусом.
Что происходило с ним, он не смог бы объяснить. Все чувства проснулись с первозданной остротой. Он словно познавал мир заново, переживая забытое детство. Впрочем, так бывает всегда, когда после долгой зимы впервые приходишь в весенний лес.
Прошёл час, полтора, а может быть гораздо больше он потерял ориентир во времени. Наконец его личность вернулась в рамки возраста, но близость детства не потерялась. Просто время не распадалось: так было раньше, так есть теперь, так было всегда. Ничего не изменилось, так о чём же грустить?
На небольшом пригорке он присел на молодую траву, прорастающую сквозь густую прошлогоднюю подстилку. Хорошо-то как! Запрятаться бы здесь, в этом благоухающем уголке, чтобы никто и ничто не нарушало размеренного течения времени и ощущения всё заполняющего счастья. И ничего больше не надо. Он задумался. Его теперешнее состояние отсутствие всех желаний, кроме желания оставаться в безмятежном покое, порождало какую-то смутную ассоциацию, которая никак не могла сформироваться в чёткое представление. Успокоенность, умиротворённость и что? Прозрение наступило разом, и с очередным ударом сердца холодный импульс пробежался по нервным окончаниям: она обещала ему то же самое. Как же он забыл о ней? Быстро обернувшись, поискал взглядом по сторонам. Она была недалеко. Сидела на лужайке, опершись сбоку на руку и подогнув одну ногу под себя. Вторая нога подтянута к груди, рука лежит на колене, кисть свободно свисает вниз. Она смотрела в противоположную сторону, привычно наклонив голову набок. Полы халата разошлись, и обольстительная ножка обнажилась почти до бедра. Она совсем не обращала на это внимания. Или делала вид? Но поза была настолько раскованной, что любой художник оценил бы её по достоинству.
Он встал, сглотнув пустоту того особого волнения, которое охватывает юношей, когда случайному взору нечаянно открывается одна из прелестных тайн женского тела. Он не знал,
что это волнение, порождающее в душе непонятную робость, обычно предшествует периоду влюблённости и должно означать скорое его наступление; и не готов был предположить, что сейчас она, возможно, использует несложный приём из арсенала женского обольщения.
Чуть поколебавшись, он крадучись направился к ней, не представляя толком зачем, и не зная, что будет делать дальше. Он преодолел лишь полпути, когда она повернулась и смотрела уже на него. Взгляд был приветливым и нежным.
Какие у тебя волосы? спросил он, опустив глаза к обнажённой ноге.
Она не совершила малейшего движения, чтобы закрыть тело, будто вовсе не замечала его состояния.
Это цвет позеленевшей от времени меди.
Разве? Они, вроде, не зелёные.
На солнце они серебристые с бронзовым проблеском, или просто рыжие, если пристальнее вглядеться. Но могут быть любого цвета: сейчас женщины используют красители самых разных оттенков.
Она тряхнула волосами, шаловливо качнула ножкой, от которой он всё ещё не хотел оторвать взгляда.
Что, отошёл? И уже способен любоваться женскими прелестями!? А не хотел со мной идти.
Он не раздумывал, имеют ли её слова двойной смысл, но, как и в палате, уловивши в них скрытую опасность, непроизвольно напрягся и помрачнел.
Не сюда ты меня приглашала.
Она улыбнулась.