Специфические феномены ощущения, восприятия, желания и воли, насколько они известны, могут быть в целом описаны под названием концепция, как картинное мышление или материализованная мысль: и можно сказать, что философия ставит мысли, категории или, говоря более точным языком, адекватные понятия на место полуживописных и материальных концепций. Такие понятия можно рассматривать как метафоры мыслей и понятий. Но наличие этих образных представлений не означает, что мы знаем их значение для мышления, а также мысли и рациональные представления, которым они соответствуют. И наоборот, одно дело иметь мысли и общие представления, а другое знать, какие понятия, восприятия и чувства им соответствуют.
Это различие в некоторой степени объясняет, почему люди находят философию непонятной. Их трудности отчасти заключаются в неспособности которая сама по себе есть не что иное, как отсутствие привычки к абстрактному мышлению, то есть в неспособности постигать нематериальные мысли и чувствовать себя в них как дома. В нашем обычном состоянии ума мысли перерастают и объединяются с чувственным или ментальным материалом момента; а при размышлении и рациоцинации мы смешиваем наши чувства, интуиции и концепции с мыслями. Таким образом, даже в тех предложениях, где предмет обусловлен чувствами например, «Этот лист зеленый», мы вводим такие категории, как бытие и индивидуальность. Но совсем другое дело сделать объектом чистые и простые мысли.
Но жалоба на то, что философия невразумительна, вызвана другой причиной, а именно нетерпеливым желанием получить в образном представлении в виде картины то, что находится в уме в виде мысли или понятия. Когда людей просят постичь какое-то понятие, они часто жалуются, что не знают, о чем им думать. Ответ на эту жалобу таков. В понятии нет ничего, что можно было бы помыслить, кроме самого понятия. В этой фразе проявляется стремление к образу, с которым мы уже знакомы. Наш ум, когда ему отказывают в использовании его обобщенных образов, чувствует, что почва, на которой он когда-то стоял, уходит у него из-под ног, и, когда он переносится в область абстрактной мысли, не может сказать, где он находится в мире.
Одним из следствий этой слабости является то, что авторы, проповедники и ораторы считаются наиболее понятными, когда они говорят о вещах, которые их читатели или слушатели уже знают назубок; о вещах, которые являются актуальными среди них и не требуют объяснений.
4. Философ сталкивается с существованием популярных способов мышления и с фактом существования религии. Имея дело с обычным образом мыслей, он, как мы видели, должен будет прежде всего доказать и почти пробудить потребность в своем особом методе познания. При рассмотрении объектов религии и истины в целом он должен будет показать, что философия способна постичь их на основе своих собственных ресурсов; и там, где проявляется расхождение с религиозными представлениями, он должен будет обосновать те пункты, в которых это расхождение проявляется.
5. Чтобы читатель лучше понял различие между мыслями и обобщенными образами или образными представлениями, и чтобы он в то же время понял, что реальное содержание нашего сознания сохраняется и даже впервые предстает в своем истинном свете, когда оно переводится в форму мысли и понятия разума, нелишне будет напомнить еще об одном из этих старых необоснованных убеждений. Мы всегда чувствуем, что для того, чтобы понять, что является истинным в любом объекте или событии, а также в чувствах, восприятиях, мнениях и воображении, мы должны размышлять и медитировать. Теперь в каждом случае работа размышления означает, по крайней мере, перевод ощущений и полуживописных обобщений в мысли.
Природа наделила каждого человека способностью мыслить. Но мысль это все, на что претендует философия как на форму, присущую ее процессам: и поэтому неадекватный взгляд, опускающий различие между мыслью вообще и научной рефлексией, приведенное в разд. 3, приводит к новому заблуждению, обратному уже упоминавшейся жалобе на невразумительность философии. Другими словами, эта наука часто подвергается оскорблениям со стороны людей, которые никогда не изучали ни слова о ней, говоря так, как будто они досконально знакомы с каждой ее деталью. С обычным уровнем образования, особенно под влиянием религиозных чувств, они без колебаний философствуют и критикуют философию. Все признают, что для познания любой другой науки необходимо сначала изучить ее, и что только на основании этих знаний можно претендовать на то, чтобы высказывать свое суждение о ее доктринах. Все признают, что для того, чтобы сделать туфлю, нужно изучить и практиковать ремесло сапожника, хотя каждый человек имеет модель в своей собственной ноге и обладает природными способностями для выполнения необходимых операций. Для одной только философии, как можно предположить, не требуется ни малейшей необходимости в таком изучении, внимании и применении.
Это удобное представление о том, что представляет собой философ, недавно получило новое подтверждение в теории непосредственного или интуитивного знания.
6. Вот и все о форме философского знания. С другой стороны, не менее желательно, чтобы философия понимала, что ее содержание распространяется на всю актуальность или сумму существующих фактов. Эти содержания, первоначально произведенные или произведшие себя в пределах психической жизни, становятся в конце концов миром, внутренним и внешним миром сознания. Сначала мы постигаем эти содержания с помощью того, что мы называем опытом. Но по мере того как мы осматриваем широкий диапазон внутреннего и внешнего существования, умный глаз вскоре отличает простую видимость, преходящую и бессмысленную, от того, что само по себе действительно заслуживает названия актуальности. Поскольку философия только по форме отличается от других средств достижения знакомства с этой же суммой бытия, она обязательно должна быть в гармонии с реальностью и опытом. Фактически, эта гармония может рассматриваться, по крайней мере, как внешнее средство проверки истинности философии. Точно так же высшей целью философской науки может быть признание этой гармонии, примирение самосознающего разума с разумом, который есть в мире, другими словами, с действительностью. В предисловии к моей «Философии естественного права», стр. XIX, я изложил следующие положения: Что рационально, то актуально; и: Что актуально, то рационально. Эти простые истины вызвали выражение удивления и враждебности даже в тех кругах, где считается оскорблением предполагать незнание философии, а тем более религии. Религия, по крайней мере, не нуждается в обсуждении; ее доктрины о божественном управлении миром провозглашают эти положения с достаточной ясностью. Для их философского осмысления мы должны предположить, что у нас достаточно ума, чтобы знать не только то, что Бог это действительная, самая действительная и единственная действительность, но и, в связи с логическими аспектами вопроса, что существование это частично видимость, и только частично реальность. В обычной жизни любой урод или ошибка, зло и все, что имеет природу зла, а также любое жалкое и преходящее существование, какое бы оно ни было, небрежно и как бы случайно получает название реальности. Но даже наших обычных чувств достаточно, чтобы не позволить случайному существованию получить громкое имя реальности; ведь под случайным мы понимаем существование, которое имеет не большее значение, чем существование чего-то возможного, которого может и не быть, и не быть. Что касается термина «актуальность», то этим критикам следовало бы рассмотреть, в каком смысле я его использовал. В подробной «Логике» я, среди прочего, рассматривал актуальность и точно отличал ее не только от контингентного, которое, в конце концов, имеет существование, но даже от однородных категорий бытия и других модификаций бытия.