Я не знаю, вдруг медленно и почему-то даже ласково проговорил он. Понятия не имею, зачем вы мне сдались, Камилла. Понятия не имею, с какой стати вы постоянно выскакиваете то тут, то там на моём пути. Я не знаю. Понимаете?
Не понимаю.
И я не понимаю, он так серьёзно смотрел мне прямо в глаза, что захотелось отвернуться, а лучше спрятаться. Но есть ведь у этого какая-то причина, правда?
Наверное.
Вот и я так решил. Пойдёмте домой. Хватит на сегодня.
***
Камишка, привет! Как дела? С квартирой что-то?
Привет, тёть Лиз. С квартирой всё в порядке. Со мной тоже.
Ну и хорошо. А чего звонишь тогда?
Тёть Лиз. Как умер отец?
А Я не расслышала, что?
Как умер мой отец?
Камилл Я понадеялась, что мне послышалось. Ты ведь знаешь всё, в чём вопрос?
Я поняла, что ни разу не спросила ни у кого почему совсем молодой пациент с шизофренией умер в больнице? От шизофрении не умирают, так ведь? И он был младше меня сейчас.
Слушай, ты давно уже взрослая, всё отлично понимаешь. Есть миллион причин для смерти. Особенно с шизофренией в фазе деградации, прости уж за прямоту. Не очень, конечно, приятно возвращаться к этой теме.
Мне тоже не очень приятно, но всё-таки это мой отец. И всё-таки некоторые вещи о своей семье лучше бы знать.
Ты чего такая хмурая? Случилось что-то?
Настроение такое, не обращай внимания.
Ой, Камиш. Да ты же и не знала отца-то. Зачем тебе сейчас страсти эти?
Тёть Лиз, а если бы ты своего отца не знала, тебе не хотелось бы узнать?
Ну может быть не со смерти тогда начинать надо?
С остального я уже начинала. Я просто хочу знать. Падать в обморок, бегать кругами и рыдать не буду, ты же знаешь.
Да не из-за чего там падать, Камиш. Он всегда хороший был, добрый. Даже в больнице первое время со всеми дружил. Пока мог. Ну а тогда скальпель где-то нашёл. Пока наряд вызвали, он четверых санитаров порезать успел. А потом и себя.
Глава 3
Рука сама выводит на тетрадном листке: помогите. Реляционная алгебра и реляционное исчисление. Первичные и внешние ключи в отношениях. Господи, спаси!
Это чего за ерунда такая? Ты правда такое изучала?
Что мне тут писать? Я даже не помню, что значит «реляционная». И на лекции когда я ходила последний раз, лет семь назад? Вообще ходила?
Ты же знаешь, что можешь просто ничего не писать, да?
Может, тут хоть какой-то воды налить, чтоб совсем уж дурой не выглядеть. «Реляционная алгебра крайне важна в экономике». Это вообще из экономики?
Нет, серьёзно, просто брось это. Ну давай же.
Может симулировать обморок? Актриса из меня так себе, но зато будет хоть какой-то шанс.
Камилла.
Этот голос и дыхание прямо у моего уха. Мне надо что-то писать, но я поднимаю глаза от листка. Моргаю потерянно, пытаясь сфокусировать взгляд на размытой фигуре, она машет мне рукой, но как будто солнце слепит глаза, всё расплывается, как её разглядеть?
Реляционная Почему я прогуляла так много? Где я была весь год?
Камилла!
Чьи-то тёплые ладони вдруг на секунду закрывают мне глаза, открывают и передо мной уже нет моего листка, а где я буду писать ответ? Оглядываюсь. Я стою посреди бабушкиной кухни, с окнами прямо на железную дорогу. Знакомый стол и табуретки, на холодильнике магнитики и мой рисунок безмерно весёлый фиолетовый кот в сапогах, с оранжевым зонтиком.
Волнуешься, да? Такое обычно снится, когда из-за чего-то сильно волнуешься. Но тут вроде получше, да?
Надо как-то обернуться и разглядеть, кто говорит. Но как оборачиваться?
Ты глазами оборачиваешься. Обернись целиком. Вот так.
Меня тянут за руку и я действительно оборачиваюсь целиком. Размытую фигуру теперь видно отлично. Маленькая, на полголовы ниже меня, слегка загорелая рыжая девушка, огромные зелёные глаза, бесконечно длинные пушистые ресницы. На ней простая белая футболка и короткие джинсовые шорты с рваными краями, на ногах белые кроссовки. Улыбается мне во все 32 зуба, а то и больше.
Наконец-то, говорит. Думала, до утра тебя звать придётся. Как дела?
Я бы ответила, что отвратительно, но открываю рот и говорю:
Хорошо.
И добавляю:
Мне надо собрать вещи, у меня самолёт через час.
Девушка улыбается понимающе.
Точно волнуешься. Помнишь, многим помогает посмотреть на свои руки. Давай попробуем?
Я не понимаю, чего она от меня хочет, но отвечаю:
Давай.
Это я сказала?
Сказала и стою. Девушка смотрит на меня выжидающе, потом шагает навстречу и берёт меня за руки.
Смотри.
Смотрю. Вроде руки как руки, похожи на мои. Шевелю пальцами и правда мои, круто. Какая-то картинка на запястье, разве была такая? Сжимаю и разжимаю кулаки, сцепляю и расцепляю пальцы. Какое-то прямо завораживающее зрелище, и в то же время развораживающее я, получается, сплю?
Я, получается, сплю?
О, ну видишь, правду говорят! радуется девушка. А ещё у тебя есть ноги, ты можешь ими ходить. Попробуешь? Посмотри на них для верности.
Смотрю на ноги да, у меня и правда они есть, хоть я и не помню, чтобы в этом сомневалась. Интересно, что можно сделать с этим знанием? Пойду хоть в окно погляжу.
Иду свежеобретёнными ногами к окну, за ним пейзаж, знакомый почти с рождения: железнодорожное полотно, по-зимнему голые ветви деревьев, снег и грязные следы вдоль путей. Ни звуков, ни запахов.
Интересно, во сне бывают запахи?
А с кем это я, кстати, разговариваю?
Девушка всё так же стоит на своём месте, всё так же широко улыбается. Я думаю, что она очень красивая, а она смущается, как будто я говорю это вслух.
Знаешь, вздыхает девушка, я так долго этого ждала, а теперь всё наперекосяк. С другой стороны, ну откуда мне было знать?
Что? глупо переспрашиваю я. Ты кто?
Я Соня, улыбается она. Я разглядываю её завороженно, так инородно она выглядит на старенькой бабушкиной кухне. Взгляд скользит по хрупкой фигуре и вдруг в тонкой руке сверкает маленький, пугающе изящный нож. Ты очень боишься боли?
Что?! повторяю я. Я, конечно, очень боюсь боли. И очень боюсь женщин с ножами. И очень боюсь таких вопросов от женщин с ножами на бабушкиной кухне.
Ничего такого, ты не подумай, мне просто нужно
Да я уже подумала. К чёрту такие сны.
Надо открыть глаза.
***
Мне совсем не снились сны. Это великое открытие, случившееся одним солнечным утром, меня совершенно обескуражило. Я просто закрывала глаза ночью и открывала их утром как будто между утром и ночью мир просто полностью переставал существовать.
Не знаю, с каких пор это началось и как долго длилось, но вспомнить, когда видела сны в последний раз, я не смогла, и мысль об этом на время погрузила меня в паранойю. Я стала не только бдительно запирать дверь на все обороты ключей, но и придвигать к ней кресло, а вокруг кровати художественно раскидывать хлам. Пусть духи отхватят новых занимательных ощущений, а с утра я смогу узнать, если ночью мне взбредёт в голову прогуляться по окрестностям.
Но дверь оставалась закрыта, кресло приходилось каждое утро двигать обратно к окну, хлам лежал на своих местах. Просто никаких снов, как корова языком их слизала.
По утрам я уходила из дома и долго слонялась по длинной набережной, которую словно именно для меня и построили. Бродила медленно, как старушка, потому что пропавшая ночь оставила мне на память не только психоз, но и сбитые в кровь ступни, которые дали о себе знать только спустя сутки. Но дали так, что я целый день лежала и мечтала, чтоб ноги мне ампутировали полностью прямо сейчас, всё равно они мне, очевидно, в таком состоянии больше не пригодятся.
А потом привыкла. Я последнее время ко всему привыкала.
Например, привыкла ходить ровно там, где не отражаюсь в морской воде. И подальше от стёкол и витрин. Трепетно проверяла прогноз погоды, чтоб не выскочить из дома в дождь. И за кофе стала ходить в малюсенькое кафе без окон, спрятанное то ли в гараже, то ли в увитой плющом тайной пещере дракона. В кафе и вокруг него обитало совершенно немыслимое количество котов, и начинать день с того, чтобы погладить каждого, выглядело именно той судьбой, которую я заслужила. Рано утром хозяин кафе поднимал складные железные ворота и готовил мне самый турецкий в мире американо, а я сидела вся в котах и чувствовала, как понемногу оживаю.