Глава 2. День доброты
В деревню Кара возвращалась, хромая и ругая Санкоф так, что аж самой стыдно за свою брань становилось. Поминала недобрым словом каждого, и особенно того третьего, который не втыкал в нее иглы и не ставил сапог ей на горло. Он лишь стоял и равнодушно смотрел, а именно такие рыцари Санкофа опаснее всех хладнокровные, терпеливые чудовища с вежливой речью и обходительными манерами. Впрочем, удар его сапога в живот она тоже запомнила.
«Ненависть это хорошо. Она делает нас живыми», любил говаривать Ягар, когда маленькая Кара, рыдая, взахлеб жаловалась на избивших ее хулиганов. Сейчас те времена остались в прошлом, Кара выросла и научилась давать сдачи, но количество врагов не уменьшалось, а кажется, только росло. Взрослая жизнь подбрасывала взрослые проблемы. Хотелось верить, что они навсегда останутся в Овражьем Гаре, когда она наконец сбежит отсюда. Впереди ждал город, а с ним свобода и счастье.
На уроки она все равно опоздала, впрочем, прогуливать ей было не привыкать. К тому времени, когда Кара, прячась по заборам, добралась до дома, кровь хлюпала в сапоге, а наступать на ногу было чертовски больно. Пусть Грум нашлет много дерьма на головы всех рыцарей Санкофа, и этих троих в особенности. Кара пожелала бы им смерти, но Ягар научил внучку осторожничать во всем, что касалось конца человеческой жизни. Мучения и страдания тех зеленых вот, что будет приятно ее душе. Кого они там искали? Какого-то Зорфуса? Вот пусть он и надерет им задницы.
Ягара дома не оказалось то ли еще отмокал в бане, то ли уже отправился в поисках новой выпивки. Дед с каждым днем становился все привередливее. Вода из колодца для его пьяного колдовства не подходила, ему подавай что-нибудь подороже и изощреннее. На прошлой неделе выяснилось, что дед превратил в пойло бочку с медом, которую приготовили для дани Санкофу и хранили в старом коровнике. В выходные та бочка закончилась и духи коровника лишь ведали сколько дней Ягар тем медом упивался. Скандал получился страшный, а в долг Кары вписали приличную сумму.
Дед был идеальной мишенью для того, чтобы выплеснуть злость, боль и обиду, и Кара от души ругала вслух старика, пока промывала и перевязывала ногу. О штанах на какое-то время придется забыть и влезть в ненавистную юбку. Не то чтобы Кара не любила женскую одежду, но та, что у нее имелась, была старой и изношенной, а вот мужской одежды у деда в сундуках имелось вдоволь, причем довольно новой. Создавалось впечатление, что старик всю жизнь проходил в одной тунике и зимой, и летом.
Она уже заканчивала перевязку, когда вдруг услышала его скрипучий голос. Помянув недобрым словом всех богов и духов, что ей сегодня не помогли от Айдвиллы до Двуединого, Кара осторожно выглянула в окно, так как дед с кем-то ругался совсем рядом. Догадаться было несложно: сосед пришел разбираться за кукурузное масло.
Рольд был тучным мужчиной с таким здоровым животом, что ни одни штаны уже не могли на нем держаться, да и ремней такого размера в поселке не было. Поэтому Рольд изобрел собственную моду, запахиваясь в огромный халат, который перевязывал шнуром из золотых нитей. Сверху надевал длинный кафтан без рукавов, а на голове всегда носил шапку из черной лисы. Он был богачом, этот Рольд, и последним человеком в деревне, у которого Кара заняла бы денег. Сосед держал собственную лавку на центральной улице, где продавал все для хозяйства от лопат и ведер до ковриков и свечей. Человеком он был незлым и даже отзывчивом, но только в тех делах, что не касались его добра и имущества.
Выкапывай все, иначе я в долг твоей внучке такую сумму впишу, что она до старости со мной не расплатится, пыхтел Рольд, нависая налитой грозовой тучей над маленьким Ягаром, давно высохшим от старости.
Они стояли над грядкой с дедовыми травами, а в руках Ягара дрожала лопата. Дрожать она могла по двум причинам. Во-первых, старик явно чувствовал себя плохо после целой ночи возлияний, а во-вторых, травы на грядке, сбор которых он все откладывал на недельку-другую, были ему дороже Кары. Рольд же требовал их взамен выпитого кукурузного масла. Глаз у соседа был наметанным лаванда стоило дорого, а в этом году урожай пахучей травы у деда удался. Еще там имелся укроп, чабер и петрушка на этом познания Кары в травах заканчивались, но даже ей было понятно, что Рольд просит слишком много.
И все же Ягар воткнул лопату в землю и принялся копать. Сегодня все вдруг превратились в садистов. Ладно, если бы Рольд просто срезал растения, но он требовал их с корнями. А семян у деда могло и не быть. Порыв вмешаться пришлось в себе подавить. У Ягара имелось много недостатков, и раздутая гордость стояла первой в списке. Помощь и сочувствие он не выносил ни в каком виде. Если Кара станет свидетельницей его унижений, а тем более попытается помочь, ей будут сворачивать кровь по мелочам не меньше недели.
Поэтому она забралась с ногами на свою лавку в углу, поморщилась от боли, поменяла позу и принялась вспоминать задачки из учебника по математике, который выдавали только в школе на время уроков. Брать домой книги запрещалось по крайней мере, ей. Кара знала, что многие договаривались с учителями разными способами, но дед и слышать ничего не хотел о взятках. Приходилось полагаться на память, а в ней в последнее время было столько всего Теперь там царил Санкоф, чьи рыцари будут еще долго сниться ей в кошмарах. Кара искренне надеялась, что на третий ритуал санкристия в Овражий Гар пришлют кого-то другого, а не того громилу в зеленом плаще.
Вот так, сказал Ягар, входя в дом и громко шаркая ногами. Прибеднялся. Математика все равно не вспоминалась, и Кара поплелась накрывать на стол. Редко когда им удавалось пообедать вместе либо старик был пьян, либо Кара была на уроках.
Занятия отменили, солгала она, зная, что дед все равно проверять не станет. На родительские собрания его не вызывали, а сам он обходил школу стороной, будто место было проклятым. Однако ей-таки внушил, что только через школу можно обрести свободу. Правда была горькой и суровой Кара школу ненавидела.
Ягар пожевал губами, бормоча под нос, и вцепился глазами в ее ногу. Не мог не заметить, что она хромает.
Что там у тебя?
Да ерунда, притворно отмахнулась Кара. С дерева слезала и сучком поцарапалась. Заживет.
Дед покряхтел, но приставать с расспросами перестал. Конечно, он понял, что ему лгут, но про встречу в лесу она рассказать не могла. Если бы старик узнал, что полчаса назад рыцари Санкофа протыкали ей ногу иглой санкристия, то к вечеру бы снова напился. В мире было мало вещей, способных вывести его из равновесия, но, увы, Санкоф этот список возглавлял. Когда в детстве она проходила свой первый санкристий, дед сбежал в лес, и трусостью его поступок не был. Все тогда смеялись над ним и сочувствовали ей, маленькой крошке, но Кара всегда интуитивно чувствовала, что, когда дело касалось Санкофа, Ягар скрывал нечто большее, чем просто страх.
Из Нижнего приходили, сказал он. Пацан все помереть не может. Что я сделаю?
Дрожь в его пальцах усилилась. Видимо, старик не мог отпустить свои травы. И пить ему тоже следовало бросать. В голосе Ягара звучала боль как всегда, когда дело касалось Карпуши из соседнего поселения, которое на карте называлось Тоголом, но которое морты почему-то звали Нижним. Кара не сомневалась, что дед видел много смертей и страшных болезней, но неизлечимая хворь мальчишки задевала его самолюбие.
Жреца из города они вызвать решили, недовольно протянул дед. Просили травок, чтобы успокоить парня к приходу светила, мол, тот громких криков не выносит. Но я в Тогол не пойду.