Умники тут собрались, как я погляжу. Человек умереть может в любую минуту, а им всё смехулёчки
Да ладно, хитро щурится Вася. Чайку с мятой попей, глядишь, и отпустит, если расскажешь, что там тебе привиделось, какая там тебя лярва посетила?
Насыпай, а там посмотрим.
Вася наливает Толику чай в зелёную кружку и суёт её ему в раскрытую ладонь. Тот посидел с полминуты молча, не двигаясь, затем, по обыкновению, отпил полкружки одним глотком и, заметно погрустнев, уселся завтракать. Мы терпеливо ждём и в полной тишине наблюдаем, как во чреве «повара стратегического назначения» исчезает крупный кусок налима. Вдруг его губы внезапно замерли, а глаза уставились в невидимую для всех, кроме Толика, точку пространства.
Ну что, Толян, сломался? Слово не воробей, давай, рассказывай.
Лады. Тока не ржать. Услышу хоть один смехулёчек умолкаю навечно! Толик торжественно указал пальцем в небо.
Всё, давай, не тяни резину.
Ну, слушайте.
Впервые с лярвой я повстречался ещё на родине, в Вяземском. Мне тогда лет десять было, наверное. Ночью просыпаюсь, глаза открываю и смотрю, как напротив меня на стене ходики тикают. Свет от уличного фонаря падает аккурат на часы, и вижу, стрелки показывают три двадцать. Что-то громко они тикают, думаю, а они всё громче и громче. Уже не тиканье, а грохот, как от грузового состава. И самое главное, тикают-то всё быстрее и быстрее, разгоняются так, что кажется, будто они вот-вот разлетятся по всей комнате на тысячи шестерёнок.
Страшно стало, аж жуть! Хочу глаза закрыть, а веки словно окаменели. Пытаюсь руку поднять словно свинцом налилась. Ни ногой не пошевелить, ни рукой, ни вздохнуть даже. Как будто гирю на грудь положили. Я кричать, чтоб маму позвать, а рот не открывается. Ну, всё, думаю, каюк. Тело парализовано, дышать не могу, значит, скоро задохнусь, и будет мама горько плакать. Вдруг ходики стали тише тикать, и всё медленнее. Скоро всё нормализовалось, а я, как ошпаренный, вылетел из-под одеяла. К мамке под одеяло забрался с головой, дрожу весь, прижался к ней и плачу, плачу, слёзы ручьём льются, а я молча, про себя, рыдаю, остановиться не могу.
Что с тобой, сына? Дурной сон привиделся?
Да-а! соврал я маме. Но скоро успокоился и заснул.
Второй раз эта фигня случилась недели через две. Всё было точь-в-точь, только я уже был спокойнее, знал, что будет после, и уже к маме не побежал. И постепенно я к этой штуке привык и даже уже скучал, если долго такого не случалось. А летом в Баргузине соседка бабушки, старая бурятка, посмотрела на меня как-то особенно и спрашивает:
Внучок, а ты, часом, не болен?
Нет, говорю, всё нормально.
А спишь хорошо?
Тут меня столбняк охватил. Блин! Откуда она знает? А старуха смотрит на меня своими узкими глазками пристально так, и я понимаю, что она видит меня насквозь. Она всё про меня знает: и про ходики, и про паралич по ночам и прекрасно видит, что я сейчас ей вру.
Всё ясно. Лярву ты подцепил.
Чего-о-о?
Любишь пирожки с морковкой?
Не-е-е! Я с брусникой люблю!
А у меня и такие, и такие приготовлены. Пойдём ко мне, я тебя угощу.
Захожу в дом, бабка засуетилась, Чайник на плиту поставила, сняла полотенце с тазика и ставит его на круглый стол, крытый плюшевой скатертью с бахромой. Целый таз румяных пирожков! А запа-а-ах! Вот тогда-то я и полюбил пирожки с морковкой. Бабка налила чай в пиалу и, разбавив его молоком, ставит передо мной. Беру пирожок, откусываю, а там морковка.
А которые с брусникой?
Слушай, как тебя, Толик? Я совсем забыла, сын мой Генка заезжал сегодня, так он с брусникой-то все и забрал. Ничего! Ешь эти. Тебе понравятся.
Начал есть, и точно колдовство! Такими вкусными показались, вроде в жизни ничего вкуснее не ел. И чай! О-о-о, какой у старухи был вкусный чай! Раньше я его с молоком никогда не пил, казалось, бурда какая-то, но тут! В общем, я тогда стрескал полтаза пирожков с морковкой и целый чайник чая опустошил. А тут гляжу в трельяж у стены, меж окон, и вижу, как старая у меня за спиной из комода какие-то пучки с травой достаёт, и свеча зажжённая стоит. Она думала, что я не вижу, на затылке ж нет глаз, а я всё видел в отражении зеркала. Жую пирожки и дивлюсь. Надо же, думаю, неужели к ведьме попал? Может, она меня сейчас усыпит и в печи изжарит?
А старая что-то шепчет тихонько по-своему, по-бурятски, наверное, или колдовские заклинания какие-то. Пучки травы поджигает и машет у меня за спиной. Рожа страшная такая! Подула на пучок с травой, последние искры потухли, и руками стала водить, какие-то иероглифы в воздухе чертить. Потом свечу задула и заулыбалась, довольная.
Бабуль! А что вот Вы сейчас у меня за спиной делали?
А! Так, ничего, Толик. Ничего плохого, не бойся, засмеялась бабка. И так как-то душевно, по-родному, звучал её смех, что мне захотелось прижаться к ней и расплакаться. Чувство было такое, словно с ног гири сняли. Легко, радостно стало, показалось, что могу взлететь, как птица. Бабка обняла меня сзади, в макушку поцеловала и говорит:
Всё, милый, не тревожься. Больше тебя твоя лярва пугать не будет, и всё у тебя в жизни будет хорошо. Но только если учиться будешь на пятёрки, потом работать будешь усердно, и водку не пей никогда!
Бабуля! А что такое лярва?
Это, внучок, злой дух. Женщина, которую не принимают в обители предков. Их много среди нас, только мало кто может их разглядеть. Ты разглядел, я знаю.
Нет! Я ничего не видел, только тело всё немеет во сне.
Знаю, знаю! Но другие даже этого не замечают.
А что им, лярвам, от людей нужно?
Ум. Они подыхают без ума человека, поэтому присасываются к тем людям, у кого ум есть, а пользоваться им не умеют. Они, как невидимки, сидят у человека на шее и сосут, сосут постепенно из человека мозги. Если человек не знает о том, что лярва к нему присосалась, то постепенно становится глупым. Не видит того, что вокруг происходит, а видит то, чего нет. Ленивым становится, равнодушным, начинает водку пить, жену и детей бить и постепенно с ума сходит.
Как Гитлер?
Не знаю. Там, может, всё ещё хуже было. Может, когда вырастешь, сам во всём разберёшься
Я вырос, но так ни в чём и не разобрался. Наоборот, всё перепуталось. Моя Гуля дождалась меня из армии, я начал работать в лесничестве, она нормировщиком там же, мы поженились, и всё у нас было комильфо.
Но пришла в наш дом беда. Ребёночек наш родился мёртвым, и Гуля запила от горя. Как я ни бился, но не смог победить её лярву. К тому времени я их научился уже видеть глазами, но не уберёг Руки на себя наложила моя красавица, Толик всхлипнул, как ребёнок, и по его щекам потекли ручейки слёз.
Похоронил Гуленьку рядом с сыночком, голоса которого я так и не слышал ни разу. И начал я буха́ть по-чёрному. А тут вскоре мама внезапно умерла. Остался я один, как перст. Думаю, хоть бы меня гром разразил! Деревом задавило, машина сбила ну что мне тут делать, в этом мире, если мои все уже ТАМ?
Ответ я вскоре получил. Сижу у трёх могилок, пью горькую без закуси, и вдруг над могилкой жены появляется столб! Видели, как воздух колышется над нагретой поверхностью? Вот! То же самое из себя представляет и лярва. Только имеет чёткую форму и очертания. Колышущийся столб метра два ростом и вот такой ширины, Толик обозначит ладонями пространство сантиметров тридцать тридцать пять. Но самое главное я узнал эту лярву. Это была моя Гуля! Она стала лярвой, и в тот момент я понял, почему самоубийство считается великим грехом!
Швырнул недопитую бутылку в кусты и со всех ног домой бросился. Спать! Проснулся, побрился, привёл себя в порядок и бегом в контору писать заяву об увольнении. Вещей никаких не взял, только документы и фотографии, и давай делать ноги из этого проклятого для меня места. Через месяц я уже был на Арэсе.
Но лярва тебя настигла, утвердительно изрёк Лихой.
Сам видишь, горько молвил Позин. Но хрен ей! Я ей не дамся до конца! Я бы уже с ней покончил, но не могу! Это же моя Гуленька, понимаешь?!