Хоть сам ещё был не стар, других детей не завел. Очень сильно любил он жену и тяжело перенес ее смерть в родах.
Пока Акулина росла и расцветала, слава о ней расходилась по всему уезду. К пятнадцати годам, уже много женихов успели к девице посвататься, но Иван Григорьевич всем отказ давал, мол, другому обещана. Да, и не понравился бы Акулине никто. Избалованной слишком росла девушка. Многие и боялись даже ведь не просто откажет, а ещё и высмеет. Но с отцом, Акулинушка скромной была да ласковой. Ему даже жалко с любимой дочерью расставаться-то было.
Дом Ивана Григорьевича находился в самом центре единственной улицы, недалеко от церкви. С виду дом был самым обычным деревянным, но зато двухэтажным. Резные ворота украшали вход во двор, лестница на второй этаж в жилые покои тоже находилась снаружи дома. На первом этаже располагались нежилые помещения и часть подсобных, а также комната для прислуги. Мельница Ивана Григорьевича была на другом конце деревни, а хлебные лавки, в основном, размещались в городе. По этому, да и по многим другим причинам, Иван Григорьевич вставал очень рано, часов в пять шесть, в то время как Акулинушка могла отсыпаться хоть до обеда. А возвращался он уже затемно, особенно в пору сбора хлебных колосьев. За домом и хозяйством приглядывала еще одна их очень дальняя родственница, тоже бездетная пожилая женщина тетка Марфа. Раньше Акулина хорошо с ней ладила, но последнее время они стали частенько ссориться.
Не буду щи, возмущалась порой девушка, бросая ложку со свисающей из нее серой капустой на белую скатерть. Почему пирогов не испекли?
Так Даша тесто с утра замесила не подошло еще, оправдывалась старуха.
Вечно у вас не подошло, да не дошло! еще суровее выговаривала Акулина, вставая из-за стола. Сколько можно?
Но Марфа хорошо знала, что угодить Акулине было просто невозможно характер ее портился день ото дня то мед горький, то хлеб не пропеченный, то платье плохо постирано.
Вот уйду я от вас, как-то в сердцах все же высказала она девушке, но та и бровью не повела.
И куда же? Куда же пойдешь, тетушка, семьи-то у тебя нет.
Однако жаловаться Ивану Григорьевичу Марфа никогда не решалась. Бесполезное дело это было доченька-то у него единственная.
Глава 2. Иван Григорьевич
Больше всего на свете, Иван Григорьевич мечтал породниться с кем-то из купцов первой или второй гильдии. Для записи в государственный реестр купцом третьей гильдии было достаточно капитала в пятьсот рублей, но платить ежегодный налог в казну, последнее время, ему становилось все труднее и труднее. Два года уже неурожай просто преследовал их уезд. Даже поднятие цены на пуд зерна до тринадцати копеек не спасало.
«Вот, лесопильня это, да, раздумывал Иван Григорьевич, завидуя своему будущему свату Ивану Всеволодовичу. С лесопильней не пропадешь лес он был, есть и будет всегда. Вон его сколько пили, не хочу!»
В тайне ото всех, Иван Григорьевич мечтал еще и о солодовне. Казалось бы, ему и с мельницами хватало хлопот, не обремененный большой семьей, купец давно привык отдавать делам всего себя. Погружаясь в заботы, он заполнял делами ту пустоту, что образовалась в его жизни после кончины горячо любимой жены. Финансовая помощь от Ивана Всеволодовича, его опыт и деловая хватка были бы как нельзя кстати. Ивану Григорьевичу казалось, что раз Иван Всеволодович купец второй гильдии, да и постарше, то помудрее в делах будет, авось, и подскажет чего. Иван Григорьевич даже подумывал и о каком-то совместном деле, например, винокурне. А там, и до второй гильдии рукой подать, наверняка, Иван Всеволодович, будет рад помочь новому родственнику.
Даже дом Ивана Всеволодовича разительно отличался от дома Ивана Григорьевича. А ему не единожды довелось там побывать. Кованые, довольно тяжелые ворота со скрипом открывались двумя привратниками. Сам белокаменный дом был просто огромен. Хотя каменным был лишь первый этаж, второй деревянный. На второй этаж вела лестница прямо с первого внутри дома, а не как у Ивана Григорьевича с улицы. Ее крутые ступеньки разительно отличались по высоте. Но Иван Всеволодович, несмотря на возраст, шустро, видимо по привычке, взбирался в хозяйские палаты. Особенно впечатляла палата для гостей открывалась она нечасто в особо торжественных случаях. То бишь по большим праздникам. Однако Иван Григорьевич успел побывать и там. Все убранство комнаты с ее расписными витражами окон, деревянными резными стульями и широким столом с изящной фарфоровой посудой сильно восхищало. Один только позолоченный заморский кувшин чего стоил. У самого Ивана Григорьевича не было в доме ни одного стула только лавки да сундуки. А тут и скатерти кружевные, и коврики, и занавески всяческие. Что и говорить, страшно не хватало уюта его дому, а все потому, что не было опытной женской руки, которая навела бы там порядок да с толком бы все украсила.
По соседству с купеческим домом располагалось множество самых разных построек для хозяйственных нужд. Правда, на первом этаже все же было несколько комнат, и те отводились для хранения припасов и прислуги.
Еще более поразила Ивана Григорьевича конюшня. Она тоже была двухэтажная! На первом этаже, конечно же, держали лошадей. Ну, а на втором, видимо, все необходимое для их содержания, включая конюхов. Впрочем, Ивану Григорьевичу еще не удосуживалось туда подняться. Зимой, когда река хорошенько промерзала, на ней устраивали состязания катания на санях. Будучи моложе, Иван Всеволодович с удовольствием участвовал в таком веселье, теперь же этим увлекались по большей части сыновья.
Иван Григорьевич не успел пересчитать всех лошадей в конюшне будущего свата тут были и вороные, и гнедые, буланые, пегие и рыжей масти кобыла, но любимцем Ивана Всеволодовича был белый конь Добрыня в серых яблоках. Прозвал он его так за свой покладистый ласковый и неретивый нрав. Сам будущий сват очень хотел приобрести еще и породистого арабского скакуна просто для красоты и удовлетворения собственного тщеславия. Иван Григорьевич тоже любил лошадей, но сейчас держал только четырех. И это, конечно, вызывало определенную пусть белую, но зависть.
А какой сад был у Ивана Всеволодовича! Ивана Григорьевича просто поражало такое обилие фруктовых деревьев. И вишни, и яблони, смородина, малина, рябина и даже крыжовник. Особенно хороши казались соседские яблоки, крупные, наливные.
По мнению Ивана Григорьевича, дом купца второй гильдии просто утопал в роскоши и изобилии. Одним словом, во всем уступал он своему давнему приятелю. Ивану Григорьевичу даже было стыдно вспоминать покосившееся и немного подгнившее крыльцо собственного дома.
«Надо будет заставить Прохора с Алешкой починить», в очередной раз, вспомнив, подумал он.
Размышляя обо всем этом, Иван Григорьевич всегда нервно теребил густую рыжеватую бороду и тяжело вздыхал: «Акулина!»
Дочь он любил больше всего на свете. Против ее воли, он бы точно не решился на это брачное дело, а характер у Акулины становился все более и более не сговорчивым.
«Авось, все наладится, думал изредка купец, не для себя же я все это затеваю».
Купец и в самом деле желал для дочери лишь одного, чтобы она была богата и счастлива, и ни в чем не нуждалась, а там стерпится слюбится.
Глава 3. Никита
Никита Иванович давно хотел посмотреть на свою невесту, о которой до него постоянно доходили слухи о красоте сказочной да характере заносчивом, но все случая не выпадало слишком много дел на лесопильне у отца наметилось. А батюшка с матушкой все смеялись да откладывали: «Мала она ещё, погоди немного. Иван Григорьевич, над дочкой вон, как трясется, отпускать боится, словно наседка».