Вот был Том непримечательный коллега с работы, вот бывший по имени Джордж единичная пьяная связь в момент одиночества, и ещё какой-то безымянный симпатяга из бара. Он был одним из самых последних.
Мари вспыхнула, едва вспомнив о нём. Она не могла ведь, она ведь всё помнила!
Помнила тот затхлый бар на окраине, её разбитное настроение и три шота виски почти залпом. Улыбку парня напротив, перекат его мышц под загорелой кожей и старенький бьюик на парковке.
Помнила капли дождя на лобовом стекле, а их вдвоем на заднем сиденье. Шорох тканей, сбивчивое дыхание и следы ладоней на запотевшем окне. Ничего такого, она ведь даже не запомнила его имя. Какое там имя, Мари не помнила даже цвет его глаз. Интересно, какой цвет глаз был бы у его ребенка?
При этой мысли девушку окатило жаркой волной стыда, запоздалого возбуждения и совсем немного страха. С той ночи прошло уже несколько месяцев. Нет, она никак не могла быть беременной.
* * *
Прошла ещё одна неделя, но кошмар всё не оставлял её. Лишь обрастал новыми деталями, более зловещими и вместе с тем более абсурдными, что лишний раз придавало Мари уверенность в том, что сон это только сон. О такой беременности в реальном мире не могло быть и речи.
Теперь, когда плоть начинала расходиться всё с тем же тихим треском, до Мари доносился шелест. Тихий звук словно струился из узких полосок рвущейся кожи. Как приглушенный шорох перелистываемой книги, только внутри неё самой. Мягко перекатывался при любом движении девушки, словно та была ходячей энциклопедией.
Поначалу этот шелест вызывал ужас, сворачивая холодным узлом кишки. Иррациональный, абсурдный и такой жуткий звук начал преследовать Мари и в реальности теперь обыденные вещи, вроде треска разворачиваемой газеты, приглаживания собственной одежды или шороха листвы на дороге заставляли девушку вздрагивать и невольно прижимать руку к животу. А вдруг оно уже внутри, уже затаилось? Ждет своего часа в глубине её тела?
Но ежедневные осмотры и ощупывания не давали ровно никаких результатов всё тот же впалый живот, всё та же упругая и гладкая кожа без единого намека на царапины или растяжки.
Не помогали и аптечные тесты ни один из многочисленных купленных Мари тестов не показывал наличие беременности, как бы часто девушка не мочилась на тоненькую бумажную полоску. Отрицательные тесты ворохом валялись у неё в ванной комнате, чтобы в приступе очередной утренней паранойи она могла убедиться в реальности их существования. В реальности того, что сон всего лишь сон.
Это начало казаться наваждением. Уже прошло больше трёх месяцев, как каждую ночь девушка видела свой всё более растущий живот и полоски отходящей кожи на нем.
И тонкий, отчетливый шелест внутри своей утробы.
Но каждое утро наступало пробуждение, вытаскивало безжалостными когтями в реальность и вот Мари снова может видеть кончики своих ботинок. Согнуться безо всяких проблем. Не перебирать пальцами лоскуты кожи на вздутом животе.
Не слышать этот шорох внутри.
В такие секунды Мари начинала ощущать нечто, похожее на тоску. Мимолетно, словно флер духов проходящей мимо незнакомки.
В приступе отчаяния Мари даже начала обзванивать всех своих бывших партнеров свои воспоминания казались ей ложными, и в этих бесконечных звонках она задавала лишь один вопрос: «Когда мы с тобой переспали в последний раз?». Некоторые из парней вяло отмахивались, кто-то строил из себя мачо и предлагал ещё раз провести время вместе. При худшем раскладе трубки поднимали ревнивые пассии и слали обезумевшую от паранойи девушку куда подальше, оставляя её без ответа.
Дни растягивались вечностью. Груда отрицательных тестов на беременность давно превратилась в часть интерьера, а симптомы первого триместра девушка повторяла за чисткой зубов, как мантру, только чтобы успокоиться. УЗИ и консультации врачей ничего не давали. Их слова больше ничего не значили. Шумы окружающего мира слились в один монотонный, серый гул. Единственным постоянным звуком в однообразной рутине для Мари стал тихий шелест, похожий на танец листьев. Но вот, в один момент, шорохи газет и одежды перестали пугать её, и за утренним столиком начали всё чаще появляться свежие газеты.
Так, постепенно, страх перед непонятным звуком из сна сошел на нет, а затем и вовсе сменился совершенно иными чувствами. Мари овладело принятие и любопытство. Из легкого интереса оно переросло в жгучую одержимость узнать, что же таится внутри утробы. В реальности она анализировала и пыталась вообразить, какое неведомое существо вынашивает столько месяцев, а во сне же несколько раз даже попыталась согнуться, чтобы коснуться ухом живота, но гибкости не хватало, и в такие моменты звук казался более отдаленным. Словно нечто в её утробе пыталось отстраниться.
Утробный шелест почему-то успокаивал Мари, иррациональным образом приносил безмятежность и покой. Даже исполинские размеры беременной плоти и отходившая кожа стали привычными, хотя и по-прежнему пугающе странными.
Девушка всё чаще начинала ловить себя на том, что просыпается по утрам, оглаживая свой живот.
Мари привыкла жить с мыслью о беременности, мерный шелестящий гул убаюкивал её. Теперь она не хотела расставаться с ним, и начинала бояться, что однажды этот гул исчезнет. Уколовший однажды ледяной иглой страх плотно засел в голове девушки, заставляя прислушиваться внимательнее, присматриваться точнее, ещё нежнее и аккуратнее класть руку на плоский живот, оберегая и согревая иллюзорный плод внутри себя.
Но страх нарастал и нарастал по лихой спирали, захватывая Мари всё сильнее, и вот девушка решилась пойти на отчаянные меры. Всё ради того, чтобы больше никогда не оставаться наедине с угнетающей ночной тишиной. Она была готова на что угодно.
Она вновь начала ходить по барам, цепляя парней у барных стоек. Ослепительно улыбалась, водила плечиками, смеялась над рядовыми тупыми шуточками, отпивая потихоньку из бокалов.
Ей не особо нравилось подсаживаться к парням, заводить с ними краткие сбивчивые диалоги, слушать об их обычно заурядной и довольно скучной жизни, которая и привела их в этот самый дешевенький бар, и неловко подводить к парней сексу. Лукаво говорить, что не против развлечься с ними и без защиты, мол, уже лет как десять ходит с перевязанными трубами и ей ничего не грозит. Парни велись все как один, нетерпеливо облизываясь и влажно подглядывая на девушку. Самым лучшим моментом после всех этих разговоров, её личной наградой было то, что чаще всего они трахались впопыхах, в одежде и тогда Мари закрывала глаза, слушала тот самый шелест, и улыбалась.
* * *
Тем временем, трещины во сне становились всё больше, но при этом были абсолютно сухими, точно живот Мари был сделан из высохшей глины. Мерный гул сопровождал девушку каждую ночь. И вот настал момент, когда Мари ощутила нечто, отдаленно похожее на схватки, спазмирующую боль немного ниже пупка. Срок подошел, решила Мари. Она должна была узнать, что таилось внутри.
Ещё не успев до конца провалиться в мягкие объятия сна, девушка осознала что-то было не так, сновидение радикально преобразилось. Реальность вокруг пульсировала, давила на виски в такт шелестящему гулу, исходящему из недр её живота. Тонкие лоскуты кожи расходились от самого вздутого пупка Мари была бы похожа на луковицу, если бы не цвет. Раздутый живот был синюшного оттенка, а сетка вен и трещин на нем сплетались между собой в витиеватый узор. В некоторых местах кожа разошлась так сильно, будто нечто, что вынашивала Мари в своих снах, было готово явиться из недр плоти через эти самые разрывы.