Что ты делаешь, сволочь! Хочешь сдохнуть, чтоб алименты не платить?
Спящий разлепил глаза. В них засветилось подобие рассудка. Он взревел, привстал, коротким ударом отбросил супругу на пол, завалился обратно и захрапел.
Как ни странно, женщина сразу успокоилась.
Слава богу, жив, сказала она, поднимаясь и держась за скулу. Потом выдернула из кармана мятые перчатки и направилась к выходу, а остальные последовали за ней.
Дома Римма Борисовна вспомнила, как этот пьяный дебошир стрелял ворон, и впала в столбняк. Она поделилась страхом с домашними, но те отмахнулись, и только Денис тупо спросил про избитую женщину:
Она была не в дубленке с вышивкой?
С памятного вечера Марго мерещилась ему повсюду, и в неожиданные моменты тот эпизод выплывал из памяти так свежо, словно это было вчера. Денис умалчивал о ней даже друзьям, предвидя, что любой его рассказ о Марго обернется совсем уж неприличным бахвальством в рыбацком стиле.
Когда пришел Аркадий Львович, Римма Борисовна посетовала ему на новую напасть, а Аркадий Львович только поахал, но ничего конструктивного не придумал.
2
Два дня Римма Борисовна твердила всем про вандалов, подкинутых коварным Виктором Альбиновичем. Домочадцы назубок выучили, как вести себя в подъезде, но вандалы вели себя тихо, хотя Римма Борисовна вздрагивала от каждого стука за окном.
Вандалы выбрались из квартиры только в субботу и отправились прямиком к соседям. Скандальный возмутитель спокойствия был трезв, выбрит, благоухал одеколоном «Спортклуб», а его воротник стягивал коричневый галстук. В руках он держал коробку с тортом «Птичье молоко». Его молодой спутник, облаченный в свитер и полиэстеровые брюки, был прилизан и неприметен, как моль. Он семенил в арьергарде, кривил малокровную физиономию и недовольно цедил:
Молчали бы в тряпочку, они нас на порог не пустят.
Придем еще, ответил его старший товарищ, давя на звонок. Это наше алиби.
Римма Борисовна увидела пришельцев, покачнулась и навалилась на руку Аркадия Львовича. Пока она очухивалась, возмутитель спокойствия прочистил горло и залился соловьем. Он представился: Константин Сергеевич, как Станиславский, а также представил спутника: Степан, сам по себе (Константин Сергеевич хохотнул с тошнотворной ужимкой военного ловеласа). Посерьезнев, он доложил, что вел себя непотребно и что всему виной дорога и злосчастное стечение обстоятельств. Римма Борисовна попыталась вклиниться, чтобы оборонить пару сухих фраз и отправить гостей восвояси, как вдруг Андрей выступил из-за ее спины:
Проходите, что стоять, сказал он. Это вы в ворон стреляли?
Римма Борисовна открыла было рот, но процесс вышел из-под контроля. Обычно ее во всем поддерживал Аркадий Львович, но он не распоряжался на чужой территории, тем более в пику хозяевам. Поэтому гости беспрепятственно расселись вокруг стола, пока Константин Сергеевич оправдывался:
Психанул забыл, что они своего покойника не бросают. Просыпаюсь сумасшедший гвалт, и голова раскалывается.
Аркадия Львовича хватило на недовольную реплику:
Вы палили из ружья? осведомился он. В городской черте?
Аркадий Львович умел вложить в нейтральную фразу уничижительный намек, вгонявший человека в стыдную краску, но это умение действовало лишь на избранный круг, а толстокожий Константин Сергеевич только усмехнулся в усы.
На крышу, да еще зимой, милиция не попрется, объяснил он. Разве кто донесет, но я надеюсь на человеческую порядочность.
Этой ловкой оговоркой он закрыл тему, потому что к доносам Римма Борисовна, как всякий интеллигентный человек, относилась отрицательно.
Андрей мигнул Алене, и та зажгла газ, наполнила чайник и даже крикнула Асе: «Смотри, шоколадный!» Тем временем незваный гость рассказывал, что приехал лечиться к светилу, которое пользует иглоукалыванием весь столичный бомонд. Степана взял как рабсилу, сиделку, а также источник заработка, если вдруг они поиздержатся в столице.
Услышав про полуподпольного рефлексотерапевта, Римма Борисовна нахмурилась. Этот странный человек сигнализировал ей, что он свой, но решительно все в нем отталкивало, мешая признать его своим. С виду ему следовало лечиться у предписанного уставом костоправа, дополняя медицинскую программу многодневными запоями, и это несоответствие Римме Борисовне не понравилось.
Она спросила, откуда он знает соседей, но сразу прокляла свое любопытство, потому что началась фантасмагория, и невозмутимый Константин Сергеевич поведал, что познакомился с Виктором Альбиновичем не где-нибудь, а в Гвинее.
Чуть не получил язву, пожаловался он лицемерно. Французская кухня. Говоришь негру: не лей подливку он мяса не положит, а мерзкого соуса плеснет. «Как же, говорит, месье?..»
Вы знаете французский? спросил Андрей иронично.
Гость ничтоже сумняшеся сообщил, что знает. И картаво произнес длинную фразу, выразив готовность переменить язык. За столом возникло гробовое молчание, которое невпопад нарушила Алена.
Переведете мне выкройки? спросила она. А рецепты?
Римма Борисовна зыркнула на бестолковую невестку. Аркадий Львович цедил чай и зловеще молчал, и только его яйцеобразная голова все сильнее наливалась бурым.
Раньше с французским ездили в Париж, пробурчал он. А теперь в Гвинею.
Я был в Париже, бросил Константин Сергеевич миролюбиво. Возили на языковую практику.
Римма Борисовна отметила, что гость вел себя удручающе правильно. Скажи он, что бывал в Париже многократно, от него разбежались бы в ужасе, поняв, с кем имеют дело. Но он преподнес свою командировку, как полагалось советскому дикарю, дорвавшемуся до заграничных благ. Мол, один раз съездил, повезло.
Следующие полчаса он солировал, рассказывая о Париже, а Римма Борисовна, слушая его забавные рассказы, посматривала на безмолвного Аркадия Львовича, опасаясь, что того хватит удар. Потом Константин Сергеевич затребовал гитару, а изумленная Римма Борисовна выставилась на него даже с каким-то восхищением. Для пещерного человека он вовсе не был безнадежен. Она опасалась, что он сбросит заграничный флер и завоет что-то вроде «Клен ты мой опавший», но сосед, бренча по струнам, забасил про Елисейские поля и даже перевел Инге кое-какие тексты Дассена.
Его спутник не проронил ни слова. Сначала он ел торт размеренно, как автомат. Потом осмотрел куклу-грелку и сплетение труб под потолком, изучил подоконник с банками, укутанными в пергамент. Его белесые глаза казались затянутыми пленкой.
Я выросла в центре Москвы, сказала Римма Борисовна провокативно, понимая, что собеседник не блещет происхождением. Няня водила меня на бульвары. Отца репрессировали, и мы жили в нищете, хотя, слава богу, сохранили квартиру. Я живу памятью об отце, мое первейшее желание узнать о его судьбе. Говорят, сейчас это проще, но куда я только ни обращалась. В результате я получила зятя. Она кивнула на безгласного Дениса. Видимо, это закрытое архивы КГБ, НКВД, не знаю.
Константин Сергеевич справился, как звали отца. Его акции все росли. Римма Борисовна рассказала об отце, позабыв про Аркадия Львовича, который ел третий кусок торта и багровел все сильнее.
Человек попал в шестеренки государственного насилия, пробулькал он с негодованием. Вы знаете, что план по репрессиям принимался на съезде ВКПб? Разрабатывал Госплан, а спускали в министерство живодерства, в НКВД.
Назревала опасная историческая дискуссия, но зазвонил телефон, и Римма Борисовна отвлеклась.
Сниму другую трубку, проговорила она и вышла, но почти сразу вернулась.