Годные для армии, но не попавшие на действительную службу, призывные зачислялись в рекрутский запас на 7 (1 категория) или на 3 (2 категория) года.
В общем, ко времени войны Япония располагала запасом в 350 000 вполне обученных и 180 000 менее обученных (рекрутский запас). Этот запас, плюс новобранцы призыва 1904 и 1905 годов, плюс 230 000 получивших во время самой войны 4месячное обучение дали возможность сформировать во время войны еще 3½ полевых дивизий. Каждый полк образовал резервный полк (23 батальона) и выделил запасной батальон (или эскадрон) для подготовки себе дальнейших укомплектований. Таким образом, в течение войны появились 12 резервных бригад, силой каждая 68 батальонов пехоты, 12 эскадрона, 23 батареи и 12 роты сапер. Впоследствии было сформировано еще 6 резервных бригад II очереди и часть бригад была сведена в дивизии. Всего для целей войны было использовано 1 185 000 человек, что значительно превосходило наши предположения: мы не допускали, чтобы японцам удалось перевезти на театр военных действий свыше 300 тысяч человек.
Конечно, формирование резервных войск не обошлось без затруднений; не хватало офицеров приходилось производить унтер-офицеров, не хватало оружия воспользовались старыми ружьями и старыми бронзовыми пушками. При неудачном обороте войны эти резервные части пригодились бы для обороны укреплений, но, быть может, оказались бы в поле только вредным балластом. Но война развивалась медленно, что дало им возможность окрепнуть; одушевление всего народа и в особенности беспрерывные боевые успехи вдохнули и в них те высокие моральные качества, которые необходимы для полевой войны; таким образом, резервные части сделались исподволь годными не только для обслуживания тыла, но и для боя наряду с полевыми войсками.
Пехота была вооружена 2,6 лин. винтовками образца Арисака 1897 года. Резервные части перевооружались такими винтовками лишь постепенно, по мере их изготовления; в начале же войны они имели 3 линейные винтовки Мурата; различие в образцах, конечно, затрудняло питание патронами и сразу обнаруживало нам вступление в бой резервных частей. Штыки носились отомкнутыми и примыкались лишь непосредственно перед атакой. В начале войны на каждого стрелка имелось в армии 270 патронов (150 носимых, 60 в полковом обозе и 60 в парках). К концу общий запас патронов был увеличен до 500.
Полевая артиллерия имела на вооружении 3дюймовые пушки Арисака образца 1897 года. Пушки были полускорострельными (45 выстрелов в минуту), не имели отката по лафету, не были снабжены щитами; подвижность была удовлетворительной. Боевой комплект состоял из шрапнелей и гранат, и своими размерами значительно превосходил принятые в европейских войсках нормы: 40 снарядов возилось в орудийном передке, 90 в зарядном ящике (в батарее по 1 ящику на орудие) и 270 в парках.
Что касается оценки японских войск в России, то она отличалась чрезвычайным разнообразием. Тогда как одни, как полковник Вогак[1], уже за 10 лет до начала войны отзывались об японских войсках самым благоприятным образом, другие обращали внимание только на отрицательные качества армии, на плохой конский состав, отсутствие выносливости, неудовлетворительный будто бы командный элемент, на то, что японские офицеры усвоили только формальную часть военного дела, утверждали, одним словом, что это «армия младенцев». В общем, ни материальные, ни моральные силы японской армии не были в достаточной степени и вовремя учтены при нашей подготовке к войне.
Наши силы к востоку от оз. Байкала росли так: в 1895 году, когда ожидался разрыв с Англией, мы располагали, при полной мобилизации казачьих войск, 18 тысячами. Ко времени японо-китайской войны наши силы увеличились до 30 тысяч. Мобилизация, произведенная на Дальнем Востоке в связи с требованием пересмотра Симоносекского договора, выяснила многие слабые стороны устройства наших вооруженных сил. Переход к активной политике в Маньчжурии и занятие Порт-Артура были связаны с усилением крепости Владивостока и с доведением наших войск в 1899 году до 57 тысяч. Усиление велось посредством постепенного развертывания имевшихся уже войсковых частей, что, в связи с деятельностью русского солдата на Дальнем Востоке как пионера культуры, невыгодно отзывалось на боевой подготовке. Просьбы местного начальства о присылке целых слаженных войсковых частей на Дальний Восток отклонялись, так как главное внимание Военного министерства было обращено на нашу западную границу и на то, чтобы не расстроить нашу европейскую армию.
Китайские смуты и враждебное положение, занятое Японией в 1901 году, дали новый толчок к усилению наших войск. Было обращено внимание на разброску войск, на медленность мобилизации намеченных в нашу действующую армию в большом числе резервных войск, и было решено, в случае войны с Японией, направить сильные подкрепления два армейских корпуса из Европейской России.
Летом 1903 года, под предлогом проверки провозоспособности Сибирской железной дороги, в Забайкалье были передвинуты две (вторые) бригады 31й и 35й пехотных дивизий с соответствующей артиллерией; большая часть обоза была оставлена в Европейской России, и бригады эти не были готовы к немедленному походу. Прибытие этих бригад сильно встревожило японцев и, по-видимому, ускорило ход событий.
К 1904 году мы располагали на Дальнем Востоке 98 тысячами, и эти силы должны были значительно увеличиться направленными на Восток крупными подкреплениями; кроме того, охрану Китайской дороги обеспечивали 24 тыс. Заамурского округа пограничной стражи. Но эти силы были разбросаны на пространстве большем, чем от Архангельска до Севастополя, со слаборазвитыми путями сообщений, и должны были выделить сильные гарнизоны в Порт-Артур и Владивосток.
Объявление войны застало нас в период переформирований: организовалась 9я Восточно-Сибирская стрелковая бригада; все восточно-сибирские полки получали третьи батальоны, и восточно-сибирские стрелковые бригады развертывались в дивизии; артиллерия увеличивалась, усиливался состав бригад 31й и 35й дивизии, устраивался новый 3й Сибирский армейский корпус.
Вслед за подкреплениями, необходимыми для этого развертывания наших войск, должны были перевозиться: 4й Сибирский армейский корпус, 6 сибирских казачьих полков, X и XVII армейские корпуса, 4 оренбургских и 2 уральских казачьих полка. Прибытие их доводило наши силы до 233¾ батальона пехоты, 150 сот. и эскадронов, 668 полевых и 16 горн. орудий, 6 батальонов инженерных войск. Для перевозки только этих войск, не считая грузов, требовалось до 700 поездов, и, несмотря на все работы по усилению Сибирского пути, ожидать окончания перевозки их раньше 67 месяцев не представлялось возможным.
Вначале наши армии на Дальнем Востоке были очень слабо обеспечены артиллерией и конницей. Тогда как у японцев на 1000 пехотинцев имелось 45 всадников и 3,2 орудия, у нас на то же число пехотинцев приходилось только 38 всадников и 2,3 орудия. Наши Восточно-Сибирские дивизии имели на 12 батальонов только 3 батареи и получили четвертые батареи лишь спустя несколько месяцев. Прибытие подкреплений решительно изменяло эти отношения в нашу пользу.
Дальнейшими подкреплениями явились 4 резервные дивизии, образовавшие V и VI сибирские армейские корпуса, и I армейский корпус, которые сосредоточились на театре борьбы в августе и сентябре 1904 года. К этому времени, за вычетом 5 Восточно-Сибирских стр. дивизий, составлявших гарнизоны Порт-Артура и Владивостока, в составе Маньчжурской армии число резервных батальонов почти сравнялось с числом полевых. Столь значительная пропорция резервных войск объяснялась недостаточной осведомленностью о силах врага и господствовавшим еще убеждением, что Дальний Восток является, по сравнению с Западом, второстепенным театром борьбы, почему части, стоявшие на западной границе и имевшие несравненно высшую боевую готовность, не перевозились в Маньчжурию. Такое решение являлось нерасчетливым: для переформирования 8 восточно-сибирских стрелковых бригад в 9 дивизий пришлось широко заимствовать офицеров и солдат из кадров наших старых полков. Для того чтобы усилить резервные дивизии, пришлось также обратиться за офицерами к остающимся в Европе корпусам и лишить их скорострельной артиллерии. Таким образом, вместо того, чтобы направить в Маньчжурию несколько корпусов, представлявших вполне организованную, грозную силу, мы ослабляли равномерно все корпуса, расстраивали столь ценную мирную организацию и бросали на борьбу в крайне трудных условиях полуимпровизованные части. В Маньчжурии мы оказались слабее, чем полагали; но и европейские корпуса расшатались, и когда, во вторую половину войны, эти корпуса приняли участие в боях, они уже не могли дать всей той боевой работы, на которую были бы способны, если бы предварительно десятки лучших офицеров и сотни солдат не были бы выхвачены из их рядов.