На проходной он как обычно, приветливо приподнял шляпу перед охраной и плавно проплыл через турникет. С тех пор как чувство глубочайшей Человечности поселилось в душе Ивана Карловича, ничего мирское его больше не раздражало ему решительно всё нравилось. Вот дождик заморосил, а ему всё нипочём: «неприятность эту мы переживём» напевает он песенку из любимого мультфильма.
Войдя в фойе своей заводской конторы, Иван Карлович чуть не напоролся на стоящую к верху задом Марию Семёновну, которая копошилась в картонной коробке, набитой до верху канцелярскими принадлежностями. Выпрямившись, Мария Семёновна приветливо и с надеждой в глазах поздоровалась с Иваном Карловичем:
Иван Карлович, как хорошо, что я вас запыхалась она, я знаю, вы не откажете. Ведь вы же не поможете мне до лифта Правда ведь, не поможете? умоляюще дышала она в его сторону.
Совершенно верно, Мария Семёновна! Не откажу. Истинная правда. Конечно, не помогу! О чём речь! дружелюбно продекламировал Иван Карлович и проследовал к лестнице.
Мария Семёновна осталась стоять с открытым от удивления ртом.
Научитесь сначала чётко формулировать свои мысли, поднимаясь по лестнице, бубнил Иван Карлович, какова просьба, таков и ответ.
Иван Карлович делил рабочий кабинет с двумя коллегами: Николаем Ефимовичем, человеком предпенсионного возраста, специалистом по сплавам, и Степаном Григорьевичем, молодым человеком, инженером-технологом по направлению сборки. Когда он вошёл, сослуживцы уже разливали свежезаваренный кофе. Иван Карлович поприветствовал коллег, повесил на плечико пальто, пристроил на вешалку шляпу и налил себе чашку ароматного напитка.
А что, коллеги, давайте что ли под кофеёк новости посмотрим: что там без нас за ночь в мире произошло, сунул в розетку шнур Николай Ефимович. Старенький телевизор на холодильнике разогрелся не сразу. И как на зло вляпались в утренний выпуск криминальных новостей.
Молодой репортёр скороговоркой верещал что-то о ночном происшествии в коммунальной квартире. По всему было видно, что ночью там произошло массовое побоище с алкогольной подоплёкой. Он всё время тыкал микрофоном в побитую физиономию потерпевшего, принуждая несчастного к унизительным объяснениям. Тот всё время пытался увернуться от навязчивого мохнатого предмета, отмахивался руками. Но репортёр-то был опытным от такого, даже ссаными тряпками не отмахаться. И когда потерпевшего совсем припёрли к стенке, тот на мгновение замешкался и, видя, что отступать уже некуда, глубоко вздохнул, развёл руками и начал:
А что мы?.. Мы ничего! Сидели тут вечером с товарищами по работе, тихо беседовали. А тут они врываются! Представляете? И главное, безо всякого на то разрешения вдруг начинают избивать нас ногами! Просто ужас какой-то! искренне возмущался потерпевший. Откуда-то с боку в камеру влезла потрёпанная женская голова с синяком на пол-лица:
Это просто возмутительно! В собственном доме! Без всякого приглашения!..
Коля, выключи это. Нельзя же прямо с утра такую мерзость взмолился Иван Карлович, это же чудовищно!
Не просто чудовищно, но ещё комично, коллеги! Надо же, какое коварство! Главное, «без всякого на то разрешения», затрясся от смеха Степан, ну, это уж совсем, согласитесь, ни в какие ворота не лезет!
Да уж, улыбнулся Иван Карлович, ну ладно бы с разрешением никто бы и слово не сказал а тут на тебе! Просто вопиющий случай. Куда мир катится!
Коллеги ещё немного посмеялись, допили кофе и расселись по своим рабочим местам.
После обеда к Ивану Карловичу пришла Люда, из конструкторского отдела, только после института. Глаза на выкате того и гляди разревётся. С рулоном чертежей под мышкой.
Иван Карлович, он не подписывает! пожаловалась она, третий раз уже переделываю.
Что вы говорите, ну давайте посмотрим, что тут у вас, Иван Карлович разложил чертежи на столе и принялся их изучать, а вы присаживайтесь, Людочка, присаживайтесь. Кажется, я всё понял. Так-так-так, с чего бы начать-то? Чаю хотите? Степан, налей-ка барышне чаю, нам потолковать надо.
Степан послушно бросился к чайнику и заварил в кружке пакетик.
Знаете в чём ваша проблема? В ваших чертежах нет души! Да-с. Надо больше Человечности вкладывать. Вы же барышня! А у вас какие-то мертвяки получаются. Угловатые а резкие кромки просто глаза режут, бездушные куски металла, так и веет от них могильным холодом. А фасочки где? Людочка, надо больше фасочек! Больше радиусов скругления, побольше фигуристости! Вы же дама! Уж в фигуристости-то должны знать толк! Для чего это нужно, спросите вы? Мертвым железякам всё равно. Таким деталям и ломаться не в падлу, а уж ржаветь так им вообще за счастье. А вы вложите в них душу, поделитесь частичкой своей Человечности. Жизнь она заразная штука, помните об этом! Придайте деталЮшкам Человечности, а она неотделима от инстинкта самосохранения. Заразите их жизнью через придание природных форм. Вы видели когда-нибудь прямоугольную планету? Вот. То-то же. Едва заметные глазу скругления, фасочки и прочие хитрости, которые совершенно никак не будут влиять на качество изделия в сборке Но спроектированные вами деталЮшки будут служить дольше, поверьте моему опыту. А Эдуард Кириллович не подписывает знаете почему? Вы его рожу видели? Он в ваши чертежи как в зеркало смотрится! А этого он делать очень не любит, уж я-то его давно знаю. Этакий усечённый конус, причём абсолютно правильной формы. Как по линейке его делали! Ну не любит он свою физиономию! Получается, что вы его вроде как дразните. Понимаете? Ну вот и славненько, по-отечески погладил Иван Карлович Людочку по голове, сделайте как я вам сказал. Он всё равно нюансов не заметит, но почувствует себя лучше, может человеколюбие в нём проснётся. Ну, всё, идите и попробуйте не пожалеете.
Людочка заметно повеселела, но опять чуть не расплакалась, только уже от радости.
Когда воодушевлённая Людочка убежала, Степан с иронией в голосе обратился к Ивану Карловичу:
И что это вы в последнее время всё про человечность толкуете? Раньше вы как-то без неё обходились. Иван Карлович ничего не ответил, лишь пожал плечами, вот в новостях, продолжил Степан, сами же видели сплошная чернуха. А вы всё о какой-то мифической человечности
Ты, Стёпа, лучше бы помолчал и послушал знающего человека. Сидел бы тихонько да на ус наматывал. Да, не всё у нас красиво и гладко, согласен Но, как говорится, нас ебпростите, Иван Карлович, склоняют к сожительству, а мы
А мы крепчаем! с воодушевлением резюмировал Степан.
Ах, если бы, молодой человек, если бы грустно поднял глаза Иван Карлович, мы повизгиваем! В большинстве своём. Увы и ах! Вот если бы в нас была хоть малая толика Человечности, мы бы горы могли свернуть! Да что горы тьфу на них! Чудеса бы могли творить!
Да что вы, в самом деле, заладили «человечность да человечность»! Что это вообще такое? С чем её едят? Какого она цвета? И чем она пахнет наконец?!
Так сразу и не объяснишь: она либо есть, либо её нет вовсе. Её, Стёпа, совсем не едят! Это невозможно. Хотя дикари-каннибалы и наивно верят, что можно. Что касается цвета Человечность просто белая (по земным меркам). Но её истинный белый цвет земными глазами не увидишь, он абсолютный, ослепительный для человеческого глаза. Запаха нет, ибо субстанция эта (скорее, не субстанция, а качество) не имеет ничего общего с атомами и молекулами. Мне почему-то хочется сравнить её с запахом чистенького новорождённого поросёночка, или с запахом парного молока. Но это мои субъективные ощущения. Ладно, коллеги, сегодня короткий день, пора и честь знать, засобирался Иван Карлович.